К ИСТОКУ

открыть спойлер

Ни один гость не приходил в эти праздничные дни с пустыми руками — все приносили различные дары: от кисти винограда или сосновой шишки до бриллиантовых и изумрудных ожерелий. Торговцы же должны были платить десятую часть их прибыли в казну Ковчега.
По традиции, в день открытия ярмарки Старейшина усаживался на возвышении, в беседке, увитой виноградом, и оттуда приветствовал и благословлял народ. Затем он принимал и освящал дары и распивал вместе со всеми первый бокал молодого вина. Обычно он сам наполнял сделанную из длинной тыквы огромную чашу и передавал ее одному из братьев, а тот в свою очередь передавал ее гостям. Гости наливали вино в свои бокалы, и когда чаша пустела, ее передавали обратно и наполняли снова. Когда же бокалы всех присутствующих были полны, Старейшина приглашал всех поднять кубки и спеть гимн виноградной лозе. По легенде, этот гимн пел сам Ной со своей семьей, когда впервые отведал сок винограда. С песней гости осушали бокалы и затем расходились по своим делам.
Вот гимн виноградной лозе.
Да здравствует Священная Лоза!
Да здравствует ее Священный Корень!
Нежную ветку питает она,
Дарит ей сок молодого вина,
Да здравствует Священная Лоза!
Дети Потопа и сироты, вы,
Те, кто идет за звездой,
Благословите шелест листвы
И кровь нежной ветки той!
Да здравствует, Священная Лоза!
Вы же заложники плоти,
Сбившиеся с пути,
Выпив вина, поймете,
Куда вы хотели идти!
О, Лоза, Лоза, Лоза!
Утром, накануне открытия ярмарки, Мастер исчез. Монахи не на шутку разволновались и немедля отправились на поиски. Они искали его целый день и всю ночь, при свете фонарей и факелов, в монастыре и в его окрестностях. Но Мастера и след простыл. Шамадам так беспокоился и так искренне выказывал свое недоумение, что ни у кого не возникло и тени подозрения, что он мог быть причастен к пропаже Мастера. Все были уверены, что Мирдад пал жертвой какой-то грязной интриги.
Празднество началось, но Семеро были убиты горем. Они ходили молча, словно тени. Толпа спела гимн и осушила бокалы, Старейшина спустился с возвышения, и тут вдруг раздался возглас, перекрывший шум голосов и звон бокалов: «Мы хотим видеть Мирдада! Мы хотим слышать Мирдада!»
Мы узнали голос. Это кричал Рустидион, разнесший далеко за пределы монастыря весть о том, как милостив был к нему Мастер. Собравшиеся подхватили его слова, и теперь требование увидеть и услышать Мирдада стало всеобщим и оглушающим. От этого наши глаза наполнились слезами, и дыхание перехватило.
Неожиданно шум стих, и настала полная тишина. Мы едва поверили своим глазам, когда взглянули на возвышение и увидели Мастера, махавшего рукой, призывая собравшихся к молчанию.

открыть спойлер

И бесполезны будут все ремесла, коль не потрудитесь вы прежде над мастером самим.
Торговцы, кто питается нуждою человека, ее меняя на творенья рук людских и на плоды богатые Земли!
Благословляю человека с его потребностями, прекрасны щедрые плоды Земли и то, что сделано руками. Благословляю я торговцев, но выгода, которая по сути является убытком, не сыщет благословения в устах моих.
Когда в тиши ночной считаете вы выручку дневную, что называете доходом вы, а что убытком? Скорей всего, доходом будут деньги, что получили вы сверх меры. Тогда потерян будет день, что вы в заботах провели. Тот день вы продали за деньги, и не важно, сколь много их вы получили. Убытком будут бесконечные богатства, что дарят вам гармония и свет. К Свободе непрестанные призывы вы не расслышали, считая деньги, слыша звон монет, вы не заметили людей, что на пути должны вы были встретить, и не раскрылись их сердца для вас.
Когда заботит вас лишь кошелек, как можете вы к сердцу человека путь найти? А если сердце человеческое будет для вас закрытым, то скажите, где же Божественное сердце вы найдете? И если сердце Бога вы не отыщите, какой же станет ваша жизнь тогда?
И если то, что вы доходами зовете, на самом деле есть одни убытки, огромны они будут и невосполнимы!
Напрасной окажется торговля, коль доходом ее не станут ни Любовь, ни Пониманье.
Обладатели короны и скипетра!
Змеей тот обернется скипетр, что слишком быстро ранит, и медлит исцеляющую мазь на рану наложить. А в той руке, которая бальзам Любви несет, тот скипетр предстанет светлым жезлом, и мрак рассеет, и предупредит беду.
Внимательно вы руки рассмотрите.
Корона из золота и бриллиантов на голове, разбухшей от тщеславия, невежества и жажды власти, смотреться будет жалко и нелепо. Корона на подобном пьедестале — насмешка над хозяином ее. Однако же корона, вся в редкостных каменьях, смотреться будет слишком бледно на голове, что ореолом Пониманья и победы над собой озарена.
Тщательно ощупайте вы голову.
И коль хотите править человеком, то научитесь управлять собой.
И может ли волна бурливая с собой нести покой и мир?
И могут ли глаза, что полнятся слезами, блаженно улыбаться сердцу, что убито горем?
И может ли рука трусливая, трясясь от страха, твой корабль направить верным курсом?
Тот, кто правит людьми, и сам подвластен людям. Поэтому шумит сей мир, дела вершат в нем анархия и хаос, и покоя нету людям. Подобно морю, всем ветрам небесным они открыты, подобно морю, есть у них приливы и отливы, и кажется, что иногда из берегов они готовы выйти. Но так же, как и в море, глубины их спокойны и не подвластны бурям, что на поверхности бушуют.
И коль хотите править человеком, придется вам в его глубины заглянуть. Но прежде вы в свою пучину погрузитесь. Для этого вам нужно снять корону и скипетр с державой отложить, чтоб голова была способна мыслить, и чувствовать чтобы могла рука.
Пустым и суетным правленье ваше будет, напрасно станете законы издавать, и хаос породят приказы ваши, коль не научитесь вы управлять капризным человеком, что в вас живет и любит забавляться короной, скипетром, державой.
Монахи, что чадят кадилом и Библию читают! Что жжете вы в своих кадилах? Что можете вы в Книге Священной прочитать?
Янтарную ли кровь сожжете вы в кадиле, ту кровь растений, что сочится из ароматных их сердец и застывает на ветру? Та кровь на рынке продается и покупается, а денежная стоимость ее расстройством станет для любого бога.
Не думаете ль вы, что аромат их может пересилить зловонье ненависти, жадности и злости? Смрад лживых глаз, коварных уст и алчных рук? Вонь той фальшивой веры, что верой истинной себя провозглашает, той бездуховности, что о блаженных небесах трубит?
Приятней Богу скорее будет дым тех вещей, что жжет огонь сердечный, и то, что пепел их развеян Ветрами неба четырьмя.
Что жжете вы в своих кадилах? Искупление греха, хвалу или молитвы?
Разгневанного бога уж лучше вы оставьте с яростью его. Того же бога, что похвалы желает, оставьте его жаждою томиться. А бог, в чьем сердце ненависть живет, пускай умрет от тяжести на сердце.
Но не разгневан Бог и похвалы ему не нужно. Все это ваше: и ярость, и жажда похвалы, и тяжкий груз на сердце.
Не ладан чтоб вы жгли, желает Бог, а ярость, ненависть и бессердечность, чтоб были вы как он, свободны и могучи, чтоб сердце ваше кадилом стало.
Что ж в Книге той Священной вы прочтете?
Прочтете заповеди, чтобы высечь их из злата на стенах храма и на куполах? Иль истины Живые, которым в сердце поселиться надлежит?
Читаете догматы и вещаете потом их с возвышенья, и логику в помощники зовете, хитросплетенье слов, а если нужно — и деньги, и даже острие меча? Или читаете вы Жизнь, которая не догма, чтоб с возвышения учить ее, а Путь, который вы пройдете с легким сердцем и со стремлением к Свободе, как в храме, так и за воротами его, в любое время суток, и днем, и ночью, на возвышении или внизу? И если по Пути вы не идете и целей вы не знаете своих, то верхом безрассудства будет учить других и призывать их Путь пройти.
Таблицы, или карты, иль списки цен читаете вы в Книге той, где говорится, сколько Небо стоит, какую часть Земли за это нужно заплатить?
Обманщики и ловкачи, приспешники Содома! Вы Небо продаете за Землю Человеку. А Землю превращаете вы в Ад и Человека заставляете бежать с Земли, в то время как сами погружаетесь в нее все глубже. Почему бы не заставить Человека продать кусочек Неба за часть Земли?
Да, если б Библию вы хорошо читали, то показали бы нам всем, как Небо на Земле устроить. Ведь для того, в чьем сердце Рай, Небесною покажется Земля. Для суетного ж и приземленного Землею Небо станет.
Раскройте Небо в сердце Человека, стирая все барьеры меж ним и братьями и сестрами его, меж ним и всеми существами, меж ним и Богом. Однако чтоб свершилось это, самим вам нужно в сердце Небо отыскать.
Но Небеса — не сад цветущий, что можно подарить или продать. Он — состоянье существа, сей Рай небесный. И быть в нем можно на Земле, на Небе, и везде, где хочешь, во Вселенной. Зачем же шею выгибать, глаза таращить, ища то состояние вовне?
И Ад — то не пылающая печь, куда не попадешь ты, молясь и ладаном пропахнув. Он — состоянье сердца, которое с тобой везде, куда бы ни пошел ты в этой не отмеченной на карте необъятности.
Куда ж уйдешь ты от пожара сердца? Как сможешь ты из сердца убежать?
Напрасен поиск Неба, и не спастись от Ада, пока есть тень у вас. Ведь Ад и Рай — то состоянья Человека, разделенного на части, живущего в Дуальности. Как только станет он единым в сознании своем, единым в сердце и единым в теле, не станет тени у него, единой будет Воля. До тех же пор всегда одной ногой стоять он будет в Небе, другой же будет жариться в Аду. Но это Ад и есть.
Да, это хуже ада: иметь светящиеся крылья и ноги, полные свинца, уметь надеждой выйти за пределы и вниз с отчаянием упасть, с бесстрашной верой воспарять и раскрываться и вновь от раздирающих сомнений в комок сжиматься.
Никакие Небеса не станут Раем, если для кого-то Адом являются они. И Ад не может Адом быть, если для кого-то это Небо. Ведь часто так бывает, что чей-то Ад — Рай для другого, и чей-то Рай кому-то Адом будет. Так значит, Небеса и Ад не два несовместимых состоянья — всего лишь стадии они, ступени на долгом человеческом пути к Свободе от обоих состояний.
Паломники Лозы Священной!
Нет у Мирдада Неба, что мог бы он продать иль даровать всем тем, кто праведно живет. И Ада тоже нету, который мог бы он держать как пугало для злостных грешников.
И если ваша праведность не станет вашим Небом, то расцветет она на день, и ночью вновь увянет.
И если греховность ваша не станет пугалом для вас, то днем она уснет, но вновь проснется ночью, лишь только час ее пробьет.
Ни Ад, ни Рай не может предложить Мирдад вам, но наградить Священным Пониманьем, что унесет вас ввысь, туда, где нет ни адского огня, ни сада райского. Но не руками, лишь сердцем можете вы дар принять. Однако сердце должно быть легким и свободным от всех желаний и стремлений. Одно желанье и стремленье должно быть в сердце том — желанье и стремленье Свободу обрести и Пониманье.
Не чужестранцы вы для матушки-Земли, да и Земля не ваша мачеха. Вы — сердцевина ее сердца, вы сущность сущности ее. И счастлива она нести вас на своей широкой, сильной, устойчивой спине. Зачем же вы хотите нести ее на впалой, хилой груди своей и ныть, страдать и чахнуть от невозможности вдохнуть?
Полна земная грудь и молока, и меда, зачем же осушаете ее вы жадностью своей, беря оттуда больше, чем вам нужно?
Безоблачен и тих лик ее, зачем же искажаете его борьбою бесполезной и страхами своими?
Совершенным единством является земля, зачем же разделять ее на части мечами и границами, дробить и ранить?
Послушна и беспечна мать-Земля, вы ж полны и спеси, и забот.
И все же вы устойчивей любой Земли, любого Солнца, любых светил небесных. Закончатся они, умрут и растворятся, но вы ж останетесь. Зачем же вы дрожите от страха умереть, как лист осенний?
И если нету больше ничего, что было бы способно вас заставить почувствовать Единство со Вселенной, пусть хоть Земля поможет вам. Земля — лишь зеркало, что ваши тени отражает. Способно ль зеркало быть больше, чем тот, кто отразился в нем? Разве тень человека больше его же самого?
Проснитесь же, глаза свои протрите! Вы больше, чем Земля. Судьба просторней ваша, чем просто жить и умереть, родив детей для продолженья рода, чем быть добычею в капкане смерти. Вам предназначено вкусить свободы от жизни и от смерти, от Ада и от Рая, от всех воюющих противоречий, которые в Дуальности живут. Лозой Священной, плодовитой, вам суждено в божественном саду, что вечно плодоносит, быть.
Как ветвь живая, землей засыпанная, выпускает корни, становится сама лозой, как мать ее, с которой она связана, так и Человек — живая Божественная Ветвь, посаженная в почву божественности, вырастает богом, постоянно оставаясь с Ним единым.
И должно ль Человеку засыпанным быть заживо землей, чтоб Жизнь он мог восстановить?
Да, и еще раз да. Коль не похороните себя для Двойственности жизни, вы не восстанете в Единстве Бытия.
И если вы не станете есть виноград Любви, не сможете напиться вы Понимания вином.
А если не напьетесь вы Пониманьем, то поцелуй Свободы вас никогда не отрезвит.
То не Любовь едите вы, когда вы поглощаете плоды земной лозы. Они лишь утоляют малый голод, но возбуждают во сто крат сильнее.
Не Пониманье пьете вы, испив вина бутылку. Лишь мимолетное забвенье боли находится в бутылке той. Однако, когда вы протрезвеете, боль ваша увеличится вдвойне. Бежите вы от самого себя, которого вы ненавидите, чтоб снова повстречаться с ним за первым же углом.
Плоды, что предлагает вам Мирдад, ни плесени, ни разложенью не подвластны. Однажды их отведав, насытитесь вы навсегда. Вино, что он вам приготовил, возможно, будет слишком крепкое для губ, которые бояться обжечься на ветру. Но сердце оно заставить биться и опьянит его самозабвеньем вечным.
Так есть ли среди вас те, кто желал бы моих плодов отведать? Пусть выступят они вперед, корзины подставляя.
И есть ли среди вас те, кто жаждет соков моих испить? Пусть чаши принесут они.
Тяжел Мирдад от ягод и соком переполнен он.
Священным Днем Самозабвенья был День Лозы когда-то. День, опьяненный вином Любви, день, утопающий в сияющем, искристом Пониманьи. День танцев восторженных под взмахи крыльев летающей Свободы. День сноса всех барьеров, стирания различий и слияния всего в одном и одного во всем.
Но, Боже мой! Во что сегодня праздник превратился!
Он стал неделей показного превосходства, неделей алчности, что жадностью торгует, неделей рабства, что рабства ищет, праздником невежества, что жаждет грубость обольстить.
Ковчег, который был когда-то садовником Свободы, Веры и Любви, сегодня превращен в огромный винодельный пресс, в чудовищный базар. И забирает он у вас плоды, что вы растили, и отдает вам отупляющее, сжигающее вас вино. А то, что вы руками сотворили, переплавляет он в оковы для ваших рук. А пот со лба он превращает в горячие уголья, что тлеют лишь воспоминаньем и морщинами ложатся на лоб ваш.
И далеко, о, слишком далеко, Ковчег сошел с намеченного курса. Но ныне выправлено рулевое колесо. Освободится корабль от груза мертвого, чтобы по волнам Жизни плыть легко и безопасно.
Поэтому дары вернутся к их дарителям, долги простятся должникам. Ковчег не знает дарителя другого, кроме Бога, а Бог не станет кого-то в должниках держать, хоть перед Ним самим вы задолжали.
Так учил я Ноя.
Так учу я вас.

открыть спойлер

В течении Вселенной необъятной возможно все. Свободным может стать любой. Поэтому твоя задача поведать о Свободе всем, и тем, кто жаждет вершин достичь, и тем, кто на Земле остаться хочет. Ведь даже тот, кто роется в земле, однажды голову поднимет и возжелает в небо улететь, достичь высот и побывать на солнце.
Микастер: До сих пор, несмотря на наши постоянные просьбы, Мастер так и не раскрыл нам тайну своего исчезновения накануне праздника. И это приводит нас в уныние. Разве не достойны мы его доверия?
МИРДАД: Достойный любви моей и моего доверия достоин. Доверие ли больше, чем Любовь, Микастер? И разве свое сердце я вам не отдаю все без остатка?
И если я не говорил о тех печальных событиях, то лишь потому, что Шамадаму время раскаяться хотел я дать. При помощи двух незнакомцев он силой заставил меня выйти из убежища и в пропасть меня столкнул. Несчастный Шамадам! Не мог он и помыслить, что даже бездна черная руками нежными Мирдада примет и ступени, ведущие к вершине, сотворит.
Услышав это, мы преисполнились благоговения и замолчали, не осмеливаясь спросить, как Мастер вышел невредимым из той ситуации, что для другого неминуемо завершилась бы смертью. Долго мы хранили молчание.
Химбал: Но почему Шамадам подвергает Мастера гоненьям в то время, как Мастер любит Шамадама?
МИРДАД: Не Мастера желает уничтожить, желает прочь он выгнать Шамадама.
Ведь наделите вы слепого властью, и вырвет он глаза всем остальным, кто видит, даже тем, кто над его глазами потрудился, прозреть ему помог.
Дайте рабу свободу хотя бы на день, и в огромный рынок невольников весь мир он превратит. И прежде всех оковы он наденет на того, кто за его свободу кровь пролил.
Фальшива любая светская власть. Она вонзает когти и, угрожая, бряцает мечом, спесивая, перед толпой проходит, сияя золотом и серебром. Все это нужно ей лишь для того, чтобы никто не видел сердца ее фальши. И трон ее, шатаясь, на острие копья стоит. А душу, тщеславием охваченную, прячет она за колдовские амулеты, чтобы никто не видел пустоты ее.
Такая власть — проклятие и шоры для Человека, что жаждет испытать ее. Любой ценой она держаться станет, и даже при угрозе разрушенья человека и тех, кто подчиняется ему, и тех, кто не согласен с ним.
Из-за жажды власти люди не могут жить спокойно. Одни все время борются, чтоб удержать ее, другие, не обладающие ею, стремятся вырвать ее из рук чужих. И в то же время Человек, тот Бог в пеленках, ногами попран, оставлен без присмотра, без надежды и любви.
То битва не на жизнь, а на смерть, безумно войны ей увлечены, и ни один из них не скинет маску с фальшивой той невесты, за которую так борются они, и не покажет всем ее уродства.
Поверьте же, друзья, нет власти той, из-за которой стоит волноваться. Лишь власть Святого Понимания бесценна, любую жертву можно ей принесть. Вкусив ее однажды, отказаться вы от нее не сможете и с нею останетесь вы навсегда. Слова ваши сильнее всех легионов мира будут, а поступки благодеяниями станут, о которых все власти мира могут лишь мечтать.
Ведь Пониманье — это щит, а армия — Любовь. Но не тиранит, не преследует она. Она — как дождь желанный для иссушенного сердца. И тех, кто отвергает любовь и попирает, она благословит не меньше, чем тех, кто жаждет напиться из источника ее. В своих она уверенная силах, не ищет подкрепления извне. Бесстрашная, не пользуется страхом, чтобы собою озарить кого-то.
Как беден мир! Лишен он Пониманья. Поэтому так жаждет он ту нищету прикрыть, хотя бы покрывалом ложной власти. А власть же обладает фальшивой силой, и оба в ход пускают Страх. Страх же их и уничтожит.
Всегда так было, что слабые объединяются в союз, чтоб слабость защитить и преумножить. Мирская власть и грубая мирская сила шагают вместе, плечом к плечу, гонимые кнутами Страха. Ежедневно платят они Невежеству войной, и кровью, и слезами. Невежество, коварно улыбаясь, твердит: «Отлично! Очень хорошо!»
«Отлично! Очень хорошо!» — то Шамадам воскликнул Шамадаму, когда он Черной пропасти меня вручил. Но он и не подумал, что, бросая Мирдада в бездну, в Пропасть себя он бросил сам. Не поглотила Мирдада бездна. Шамадаму же придется долго потрудиться, царапая ногтями стены в темноте, чтоб выбраться оттуда.
Погремушкой является та власть мирская. Пусть тот, кто ничего не смыслит в Пониманье, играет с нею, забавляясь, как дитя. Но вы же не должны навязывать себя. Ведь то, что силой насаждалось, то рано или поздно отвергнуто той силой будет.
Не ищите власти ни над кем, то дело Воли Всеединой. И не ищите власти над вещами человека, ведь человек столь сильно к ним привязан, почти как к жизни, ненавидит всех он, не доверяет тем, кто хочет из оков его освободить. Ищите же путь к сердцу человека через Любовь и Пониманье, найдя же, вы с легкостью его освободите от цепей.

открыть спойлер

Принц: Увы! Ты ценишь меня больше, чем я стою на самом деле. Долго искал я ключ к сердцу моего соседа, но, к сожалению, так и не смог его отыскать. Могущественный повелитель — мой сосед, и он хочет идти на меня войной. Я тоже вынужден поднять армию на защиту своей родины, несмотря на мое миролюбивое расположенье. Пусть моя корона и разукрашенное платье не вводят тебя в заблуждение. Я так и не нашел того ключа в складках своей одежды, о Мастер.
МИРДАД: Они скрывают ключ, но не владеют им. Со следа твои ступни они сбивают и руки тормозят, и отвлекают взгляд, и поиск твой напрасен.
Принц: Что может Мастер иметь в виду, когда говорит это? Должен ли я снять корону и платье, дабы отыскать ключ к сердцу моего соседа?
МИРДАД: Чтоб сохранить их, ты должен потерять соседа. Чтобы соседа сохранить, ты должен отказаться от короны. А потерять соседа — то значит потерять себя.
Принц: Не стану я покупать дружбу по такой безумной цене.
МИРДАД: А себя ты стал бы покупать такой ценой?
Принц: Себя? Но ведь я не узник, чтоб выкупать свободу. Да и к тому же армия моя отлично вооружена и сможет меня защитить. Сосед мой вряд ли может похвастаться тем, что его армия лучше.
МИРДАД: Быть пленником у человека иль у вещи — заключенье слишком горькое, с трудом ты можешь вынести его, но быть заложником у целой армии людей или вещей — то высылка без права возвращенья. Ведь зависеть от кого-то — значит быть у него в плену. Поэтому уж лучше зависеть вам от Бога, ведь быть в плену у Бога, значит быть воистину Свободным.
Принц: И что же, по-твоему, я должен оставить себя, мой трон, и подданных моих без какой-либо защиты?
МИРДАД: Не стоит оставаться без защиты.
Принц: Вот поэтому я и держу армию.
МИРДАД: Поэтому ты должен распустить ее.
Принц. Но тогда мой сосед захватит наше королевство.
МИРДАД: Да, королевство он может захватить. Тебя ж никто не может уничтожить. Две тюрьмы, соединенные в одну, не смогут дать приют Свободе. Возрадуйся, если хоть из одной тюрьмы тебя освободят, но не завидуй тому, кто заточит себя в твою тюрьму.
Принц: Я — потомок древнего рода, знаменитого доблестными победами на поле брани. Не было такого, чтобы мы первыми начали войну. Но когда враг идет на нас, мы не отступаем и не покидаем поле до тех пор, пока не установим знамя на его территории. Плохой совет ты даешь мне. Подумать только, позволить соседу делать то, что он пожелает!
МИРДАД: Разве не сказал ты, что миром хотел бы дело завершить?
Принц: Да, это так.
МИРДАД: Тогда и в битву не вступай.
Принц: Но когда угрожают войной, поневоле вынужден принять бой. Только так и можно добиться мира.
МИРДАД: Убьешь соседа, чтобы в мире жить с ним! Нет большой заслуги в том, чтоб с мертвецом жить в мире. Ты попробуй в мире жить с живым. И если должен ты вести войну с людьми, чьи интересы с твоими не совпадают, тогда веди войну ты с Богом, который породил весь этот мир и тех людей. Веди войну ты со Вселенной, ведь много в ней всего, что в замешательство приводит и смущает, расстраивает планы, хочешь иль не хочешь, входит в жизнь твою.
Принц: Что ж делать мне: я хочу мира, но сосед желает драться.
МИРДАД: Драться!
Принц: Ну, вот, теперь ты дельный дал совет.
МИРДАД: Да, драться! Но не с соседом, а со всем, что заставляет тебя и твоего соседа воевать.
Отчего сосед твой желает воевать с тобой? Не оттого ль, что ты голубоглаз, а у него зеленые глаза? Не оттого ль, что ты об ангелах мечтаешь, а он о демонах? Иль может оттого, что любишь ты его всем сердцем, как себя, и все готов ты разделить с ним?
Наряд твой, о мой принц, твой трон, твое богатство, твоя слава и все, что для тебя тюрьмою стало, соседа прельщает твоего, за это он готов бороться.
Сможешь ли ты разгромить его, копья не поднимая? Тогда опереди его и объяви войну всем тем вещам. Когда же их ты победишь и от когтей освободишься, когда ты выбросишь их прочь, как нечистоты, тогда, возможно, твой сосед откажется от притязаний и в ножны вложит меч, и скажет сам себе: «Будь вещи те достойны, чтоб за них бороться, не выбросил бы принц их столь небрежно».
Коль твой сосед упорствовать в безумстве начнет, коль груду нечистот он заберет себе, возрадуйся, что можешь вздохнуть свободно, и над участью его пролей слезу.
Принц: А как же быть с честью, которая дороже всего на свете.
МИРДАД: Единственная честь для человека — быть Человеком, что есть образ и подобье Бога. Вся остальная честь — то лишь бесчестье.
Честь, дарованную человеку человеком, легко забрать и уничтожить. Честь, что мечом в бою добыта, мечом же можно и отнять. Никакая честь, о принц мой, заржавленной стрелы не стоит, не стоит горьких слез и крови пролитой.
Принц: А свобода, моя свобода и моих людей, разве не стоит она великой жертвы?
МИРДАД: Свобода истинная требует, чтоб в жертву принес себя ты самого. И не во власти твоего соседа забрать твою свободу. Да и ты не можешь выиграть ее иль защитить. А поле битвы — для нее могила.
Свободу Истинную в сердце лишь возможно завоевать иль потерять.
Войну вести ты хочешь? Сердцу объяви ее. Разоружи его. Пусть оно сложит все свои напрасные надежды, все страхи и желанья, что мир твой в удушливый загон тебе же превратили. Освободив же сердце, станешь ты Вселенной шире, и сможешь странствовать ты в ней по доброй воле, ничто тебе уже не помешает.
То — война единственная, что борьбы достойна. Вступи в нее, и времени не будет на другие войны, и станут для тебя они лишь зверством и происками дьявола, что силы иссушают, сознание твое мутят и заставляют тем самым проиграть великую войну с самим собой, священную войну. Ее ты выиграй, и обретешь бессмертную ты славу. Победа же в любой другой войне — все то же, что разгром полнейший. И в том есть ужас войн всех на земле, что оба — победитель, проигравший — потерпят пораженье.
Хочешь мира? Ищи его не в документах и бумагах. Да хоть на камне высечешь слова, напрасно все.
Перо, что пишет слово «Мир», с такой же легкостью напишет и «Война», а долото, что высекает в камне «давайте мирно жить», оно же может высечь «давайте воевать». И время камень превратит в песок, бумага истлеет, а перо источит червь, и долото насквозь все проржавеет. Но не властно время над сердцем человека, над престолом Святого Пониманья.
Как только Пониманье твое сердце озарит, тогда победа пребудет за тобой, и Мир в том сердце навеки воцарится. Понимающее сердце всегда в покое, даже среди мира, объятого войной.
В невежественном сердце раскол. Раздвоенное сердце подходит для раздвоенного мира. А мир, на части разделенный, — то почва для постоянных ссор и войн.
Тогда как понимающее сердце твое едино, мир создаст оно единый. А мир единый — он всегда в покое. Ведь только двое могут воевать.
И потому тебе я говорю, веди войну ты с сердцем, чтоб единым оно стало. В награду ты получишь вечный Мир с самим собой.
Когда же ты увидишь во всяком камне трон, в любой пещере — замок, тогда возрадуется Солнце и станет твоим троном, и звезды двери гостеприимно распахнут.
Когда же в маргаритке ты увидишь медаль иль орден, и всяк червяк тебя чему-нибудь научит, тогда звезда любая воссияет медалью на груди твоей, земля тебе трибуной станет.
Когда ты сердцем станешь управлять, какая разница тебе, кто телом будет твоим править? Когда Вселенная у ног твоих, какая разница тебе, кто тем или иным клочком земли владеет?
Принц: Слова твои заманчивы. Однако не кажется ль тебе, что война — закон природы? Ведь даже рыбы в море воюют между собой. А слабый всегда является добычей для сильного. Но я — я не желаю стать чьей-
нибудь добычей.
МИРДАД: То, что кажется тебе войною, — всего лишь способ Природы, чтоб кормиться и плодиться.
Сильный слабому становится едою не реже, чем слабый питает сильного. Кто же слаб тогда, а кто силен в Природе?
Природа — вот воистину силач. Все остальные — немощны, подчинены ее законам, смиренно кружатся они в потоке Смерти.
И лишь бессмертного причислить можем к рангу сильных. А Человек бессмертен, о мой принц, и он сильнее, чем Природа. И поедает сердце он ее из плоти для того лишь, чтобы бесплотное в себе освободить. И размножается он для того лишь, чтоб выйти за пределы размноженья.
Пусть люди, что нечистые желанья чистейшими инстинктами животных оправдывают, свиньями себя зовут, волками иль шакалами, иль кем-нибудь еще, но пусть не будут позорить имя Человека благороднейшее.
Поверь Мирдаду, принц, и пребывай в покое.
Принц: Старейшина сказал мне, что Мирдад посвящен в тайны магии, и я желал бы, чтобы он продемонстрировал свое искусство, чтобы я поверил в него.
МИРДАД: Если раскрытье Бога в Человеке — это магия, тогда Мирдад, конечно, чародей. Желаешь доказательство тому? Тогда смотри!
Я есть доказательство тому.
Начинай же. Сделай то, за чем пришел.
Принц: Совершенно верно ты угадал, у меня есть и другое дело, кроме как выслушивать твои небылицы. Ведь принц Бетара тоже чародей, но только другого рода, и ты увидишь сейчас его умение.
(Своим солдатам) Принесите оковы для этого Бога-Человека или Человека-Бога, и наденьте их на его ноги и руки, покажите ему и всем присутствующим, как вы умеете колдовать.
Как стервятники на добычу, налетели солдаты на Мастера и принялись заковывать его в кандалы. Какое-то время Семеро сидели, не в силах пошевелиться, не зная, как воспринимать происходящее, в шутку или всерьез. Майкайон и Цамора быстрее остальных осознали, что происходит, и кинулись на солдат, как два разъяренных тигра. Они уже было выиграли сражение, но тут раздался спокойный голос Мастера.
МИРДАД: Пусть вершат они свое, стремительный Майкайон. Пусть будет, как они хотят, добрый Цамора. Эти кандалы Мирдаду не страшнее Черной пропасти. Пусть Шамадам возрадуется, что залатал он власть свою с помощью правителя Бетара. Со временем заплата оторвется вместе с ними.
Майкайон: Разве можем мы спокойно наблюдать, как нашего Мастера заковывают в кандалы, как будто он преступник?
МИРДАД: Не беспокойтесь обо мне и пребывайте в Мире и покое. Ведь однажды они и с вами поступят точно так же, но лишь себя поранят, а не вас.
Принц: Так будет с каждым жуликом и шарлатаном, который посмеет насмехаться над установленным порядком и властями.
Этот святой человек (указывая на Шамадама) — законный предводитель Братства, а слово его — закон для всех. Этот священный Ковчег, чьим изобилием вы наслаждаетесь, находится под моей защитой. Я наблюдаю за его судьбой, я охраняю его кров и имущество, мой меч отрубит ту руку, что дотронется до него со злым умыслом. Пусть все знают и помнят о том.
(Обращаясь к солдатам) Выведите этого негодяя вон. Его опасные идеи да не разрушат наш Ковчег. Если следовать его пагубным идеалам, вскоре разорится наше королевство, и наша земля падет. Пусть же отныне он вещает угрюмым стенам подземелья в Бетаре. Уберите его отсюда.
Солдаты вывели Мастера наружу, принц и Шамадам последовали за ними, раздувшись от гордости. Семеро шли позади этой зловещей процессии. Глазами они провожали Мастера, их губы пересохли от горя, а сердца разрывались от страданий.
Мастер шел уверенно, высоко подняв голову. Пройдя некоторое расстояние, он повернулся к нам и сказал:
— Не волнуйтесь за Мирдада. Я не покину вас, пока не выполню работу, пока я не спущу на воду Ковчег и вас не сделаю его командой.
Долго еще слова эти эхом отдавались в наших ушах вместе с металлическим лязгом цепей.

открыть спойлер

Бессмысленно отказываться от одной птицы в руках ради десятка птиц, сидящих на дереве. Мирдад хотел бы, чтоб вы отреклись от Ковчега, который служил вам приютом и помогал быть ближе к Богу, давал вам все, что может пожелать смертный, и при этом охранял от мирской суеты. И что же он обещал взамен? Сердечную боль, разочарование, непрестанную борьбу и нищету!
Небесный Ковчег в безбрежной пустоте — это нелепые мечты. Только ребенок выдумывает себе такую манящую невероятность. Разве ваш Мирдад мудрее самого Ноя, основателя Ковчега? Мне больно сознавать, что вы приняли его бред так близко к сердцу.
Возможно, я согрешил перед Ковчегом, когда обошел его святые традиции и прибегнул к помощи правителя Бетара. Но я сделал это лишь затем, чтоб помешать Мирдаду совершить безумство. Лишь о вас печется мое сердце, и это служит оправданием моему поступку. Я хотел спасти вас и наш Ковчег пока не поздно. И Бог помог мне — вы спасены.
Возрадуйтесь же, о братья, и возблагодарите Бога за то, что вам не пришлось стать свидетелями бесславной гибели Ковчега. Я, например, не смог бы вынести такого позора.
Ныне я вновь посвящаю себя служению Богу Ноя, Ковчегу и вам, о мои возлюбленные братья. Будьте же счастливы, как раньше, ведь ваше счастье — мое счастье.
Произнеся все это, Шамадам разрыдался. Но его рыдания не нашли поддержки ни в глазах, ни в сердцах наших.
Однажды утром, когда по горным вершинам, после долгих мрачных дней, наконец, скользнули первые лучи солнца, Цамора взял в руки арфу и начал петь:
— Замерла песнь на замерзших устах
Моей арфы.
Скована льдами навеки мечта Моей арфы.
Где же дыханье, что песню вдохнет
В мою арфу? Где же ладонь, что согреет мечту
Моей арфы? В мрачной темнице томится она,
В мрачной темнице Бетара.
Будь же просителем, ветер, моим,
Выпроси песнь для меня
У цепей
В мрачной темнице Бетара.
Будь похитителем, солнечный луч,
Мечту для меня укради
У цепей
В мрачной темнице Бетара.
В небе царил я могучим орлом,
Был королем я.
Правит сова нынче небом моим,
И сирота я,
Крылья обрезали птице моей
В мрачной темнице Бетара.
Слеза выкатилась из глаз Цаморы, руки его бессильно опустились, голова задрожала и склонилась низко-низко над арфой. Его слезы дали выход нашему горю, так долго сдерживаемому, и оно вырвалось на свободу.
Майкайон вскочил и с криком «Я задыхаюсь!» бросился к двери. Цамора, Микастер и я последовали за ним через двор к большим воротам, за которые братьям выходить не разрешалось. Майкайон одним рывком отодвинул тяжелый засов, распахнул ворота и выбежал на поляну. Мы ринулись за ним.
Яркое солнце согревало нас, слепило глаза. Всюду, до самого горизонта, волнами выступали укутанные снегами горы. Все сияло и искрилось, над всем миром висела оглушительная, звенящая тишина, и только скрип снега под ногами нарушал ее очарованье. Холодный воздух обжигал легкие, но, несмотря на это, его прикосновения казались нам ласкающим дуновением, и мы вдруг почувствовали себя обновленными и возродившимися, хоть и не прилагали к тому никаких усилий.
Даже настроение Майкайона изменилось. Он остановился и воскликнул: «До чего же прекрасно дышать!
Да, просто дышать!» И действительно, впервые мы по-настоящему наслаждались свободным дыханием и ощущали прикосновение Великого Дыхания.
Мы прошли еще немного вперед, и тут Микастер заметил темный силуэт на отдаленной возвышенности. Кто-то сказал, что это волк, другие решили, что это обломок скалы, с которого ветром смело снег. Нам показалось, что силуэт движется в нашу сторону, и мы решили пойти навстречу. Чем ближе мы подходили, тем отчетливее вырисовывалась фигура человека. Вдруг Майкайон подпрыгнул и закричал: «Это он! Это он!»
И это, действительно, был он — мы узнали его легкую походку, его благородную осанку и гордо поднятую голову. Веселый ветерок играл складками одеяния Мастера и беззаботно развевал его темные волосы. Горное солнце тронуло его лицо легким загаром, и оно светилось, как драгоценный янтарь. Глаза его, темные и полные грез, смотрели на нас ласково, как и прежде, излучая спокойную уверенность и всепобеждающую любовь. Его изящные ступни, обутые в деревянные сандалии, покраснели от мороза.
Майкайон первым подбежал к нему и упал перед ним на колени, рыдая и смеясь одновременно и, как безумный, повторяя одни и те же слова: «Наконец-то моя душа вернулась ко мне!»
Остальные трое проделали то же самое, но Мастер поднял нас одного за другим, обнял каждого с бесконечной нежностью и сказал:
— Примите веры поцелуй. Отныне с нею вы будете ложиться спать и просыпаться с верой в сердце, и никаким Сомненьям не будет уж приюта в ваших снах, и вам они уже не помешают на праведном пути.
Когда четверо братьев, оставшиеся в Ковчеге, увидели Мастера у дверей монастыря, они решили, что это призрак, и страшно перепугались. Но когда он приветствовал их, назвав каждого по имени, они опомнились и бросились к его ногам, все, кроме Шамадама, который словно прирос к своему креслу. Мастер обнял их, как и нас за воротами храма.
Шамадам глянул на Мастера и затрясся всем телом, лицо его стало мертвенно-бледным, губы дрожали, а руки тщетно пытались за что-нибудь ухватиться. Неожиданно он соскользнул с кресла и на четвереньках подполз к Мастеру. Он обхватил его ступни и, опустив голову, судорожно произнес: «Я тоже верю». Мастер поднял его, не поцеловав, и обратился к нему с такими словами:
— Могучий Шамадам трепещет от страха. Страх велит ему сказать: «Я тоже верю».
Шамадам дрожит и преклоняется пред «волшебством», что помогло Мирдаду из Черной бездны выбраться и из тюрьмы Бетара выйти. Возмездия боится тамадам. На этот счет пусть будет он спокоен и сердце Вере Истинной откроет.
Вера, что рождена волнами страха, — всего лишь пена на волнах. Со Страхом вздымается она и с ним же убывает. Истинная Вера на стебле Любви цветет, а Понимание — прекрасный плод ее. И если Бога ты боишься, тогда не верь в него.
Шамадам (отползая назад и неотрывно смотря в пол): В своем собственном доме Шамадам стал изгоем и бесстыдником. Разреши мне хотя бы на один день стать твоим слугой и принести тебе еду и одежду. Ведь ты, наверное, проголодался и замерз.
МИРДАД: Есть у меня еда, которую на кухне не готовят, согрет теплом я, что ни огонь, ни зимняя одежда не дарят телу. Может разве Шамадам таким теплом и пищей запастись?
Смотри! Пришло зимою море на вершины, вершины рады им укрыться, как одеялом, чтоб согреться.
И море тоже радо на вершинах возлежать и ненадолго отказаться от движенья. Придет весна, и море, как спящая змея, от сна воспрянет и вернет свободу, что временно зиме в залог вручило. И снова станет берег омывать и в воздух воспарять, блуждать по небу и землю орошать, где пожелает.
Но люди есть, что в спячке пребывают всю жизнь, и в их краях всегда зима. И не увидели они еще примет Весны. Мирдад — примета! Предзнаменованье Жизни, а не похоронный звон. Как долго спать еще намерен ты?
Поверь мне, Шамадам, что жизнь людей и смерть — не что иное, как зимний сон. И я расшевелить их ото сна пришел, позвать на воздух свободной жизни, прочь из их берлог. Поверь мне, Шамадам, себя же ради.
Шамадам стоял, не двигаясь, и молча слушал. Беннун шепотом напомнил мне, чтоб я спросил у Мастера, как ему удалось выбраться из Бетарской тюрьмы, но язык мой не мог выговорить этого вопроса. Однако Мастер сам догадался на него ответить.
МИРДАД: Бетарская тюрьма уж больше не темница. Отныне в храм превращена она. А принц Бетара боле уж не принц. Сегодня он такой же пилигрим, как вы.
И мрачная тюрьма, Беннун, способна превратиться в сияющий маяк. И способ есть уговорить любого принца обнажить главу, перед короной Истины венец свой снять. И даже грохочущие цепи заставить можно небесную мелодию сыграть. Нет чуда удивительней на свете, чем чудо Понимания Святого.
Слова Мастера о том, что принц Бетара отрекся от престола, оглушили Шамадама, точно громом, и, к нашему ужасу, у него начались судороги, такие сильные, что мы не на шутку испугались за его жизнь. Вскоре он перестал корчиться, пораженный обмороком, и нам пришлось долго приводить его в чувство.

открыть спойлер

Что же, оглянувшись, он увидал? Что бык пускает стрелы и целится в него. Он даже слышал свист их, и слышал треск одежды, пробитой острием, но ни одна не ранила его. И вскоре бык, толпа, река исчезли, в тумане растворились, он же дальше летел.
Он пролетал над мертвыми полями, сухими, каменистыми, где почва навеки солнцем выжжена. И вскоре он на скале высокой приземлился. Кругом все голо, нету ни травинки, ни ящерки одной, ни муравья. Он знал теперь: лежит его дорога к вершине той скалы.
Глаза ею блуждали по камням, ища средь них дороги безопасной, но все, что взор ею мог обнаружить — лишь узкая, извилистая тропка. Она вела к вершине, но лишь бараны да горные козлы по ней прошли бы, а не человек. Однако путь другой ему судьба, как видно, не укажет. И он пошел по ней.
Однако он шагов не сделал сотни, как слева показалась вдруг дорога, широкая и ровная. Уж было хотел свернуть он на нее — дорога вдруг стала многолюдною толпой. С трудом вверх поднималась половина людей тех, а другая половина стремительно катилась вниз. И было то зрелище так дико, так нелепо: как будто насмехаясь друг над другом, они тащились вверх, чтобы оттуда скатиться кубарем, крича при этом и издавая стоны.
Понаблюдав за странным поведеньем людей тех, он решил: должно быть, где-то в горах стоит приют умалишенных, и те, кто вниз катился, несомненно, оттуда убежавшие больные. И он продолжил путь свой по тропинке, то тут, то там о кочки спотыкаясь иль попадая в небольшие ямки, но все же неуклонно поднимаясь выше. А толпа редела, затем иссякла вовсе, и дорога теперь была пустой. И вновь герой наш один, как перст, на сумрачной горе. Нет никого, чтоб указать дорогу, и некому помочь воспрянуть духом, и силы поддержать, что убывали стремительно, лишь слабая надежда на то, что он когда-нибудь достигнет вершины, еще теплилась в душе.
И он шагал упорно выше, выше, повсюду след кровавый оставляя. И наконец, когда, изнеможенный, готов упасть он был, вдруг показалась лужайка небольшая. Он в восторге смотрел перед собой. Травою мягкой и нежною лужайка та покрыта, а в воздухе разлиты ароматы цветов чудесных. Тут усталый путник почувствовал, что силы покидают последние его. Он опустился на землю, и тотчас сон его сморил.
Проснулся от того, что чьи-то руки его коснулись, и раздался голос: «Восстань, о путник! Уж видна вершина. Весна тебя заждалась».
Тот голос и рука принадлежали прекрасной деве, божьему созданью. Ее одежды белые сияли. И путнику она протягивала руку, и он тотчас с земли поднялся, усталости как будто не бывало, и тело сил полно. Узрел вершину и ощутил он аромат Весны. Он сделал шаг, и тут он вдруг проснулся.
Что ж Майкайону оставалось делать, когда он обнаружил, что лежит в постели, и вокруг — все те же стены, а образ девы той еще хранится под веками его, и помнит сердце ту свежесть лучезарную вершины?
Майкайон (как ужаленный): Но этот сон приснился мне. Это мой сон. Это я видел ту девушку и ту вершину. Теперь их образы преследуют меня и не дают мне покоя. Я стал чужим самому себе. Из-за него Майкайон больше не узнает Майкайона.
Но сон приснился мне вскоре после того, как тебя увели в Бетарскую тюрьму. Как же ты мог рассказать его во всех подробностях? Что ты за человек, для которого даже сны людские — как открытая книга?
Ах, какая свобода там, на вершине! Как прекрасна та девушка! И как тускло и невзрачно все остальное в сравнении с ними! Моя душа покинула меня ради них. И только в тот день, когда ты вернулся к нам, и я увидел тебя, моя душа воссоединилась со мной, и ощутил я себя сильным и спокойным. Но потом то видение снова посетило меня и увело от меня самого, будто на невидимом аркане.
Спаси меня, о мой Великий Брат! Я изнываю от тоски по тому видению.
МИРДАД: Не ведаешь, о чем ты просишь, Майкайон. От своего спасителя ты хочешь ли спастись?
Майкайон: Я хотел бы, чтоб прекратилась невыносимая пытка — чувствовать себя бездомным в таком родном и уютном мире. Я хотел бы оказаться на той вершине, вместе с той девушкой.
МИРДАД: Возрадуйся же, сердце твое чисто и тронуто Великой Ностальгией, а это верный знак, что ты отыщешь страну свою и дом, и на вершине с той девушкой пребудешь.
Абимар: Умоляем тебя, расскажи нам еще о Ностальгии. Как сможем мы ее узнать?

открыть спойлер

Сомнамбулой он кажется в том мире, который будто бодрствует. Он увлечен виденьем, которое никто из тех, кто рядом, не может ни увидеть и ни сердцем ощутить. Они к нему с презреньем относятся, плечами жмут, и тычут в него они, смеясь. Но если страшный их Бог — тот Бык, огнем вокруг палящий, на сцену вдруг опустится с небес — тогда все те, что прежде так надменно плечами пожимали, на колени покорно упадут, а он, чужак им, над ними воспарит на крыльях веры и к берегу другому улетит, к подножию вершины каменистой.
Пустынны и унылы земли те, которые лежат под ним. Но крылья, несущие его, сильны и быстры, и не дадут упасть ему.
И мрачная гора угрюмо встретит его у ног своих. Но сердце Верой исполнено, оно неукротимо, бесстрашно в путь зовет его.
Усеяна камнями, извилиста, почти неразличима тропа, что вверх ведет. Но руки веры его тверды, и быстры его ноги, и взгляд остер, и потому отважно взбирается он ввысь.
В пути встречает он мужчин и женщин, желающих идти дорогой ровной. То женщины, мужчины, кто отводит для Малой Ностальгии место в сердце, достичь они вершины светлой жаждут, но проводник их слеп и хром. Ведет их вера, но основана та вера на том лишь, что их глаз способен видеть, а ухо — слышать, чувствовать рука и нос вдыхать. Одни едва достанут до лодыжки, другие до колен горы дойдут, вскарабкаться до бедер смогут третьи, и кто-то к талии с трудом взберется. Но все они свершают восхождение без Веры, и все, рано или поздно, соскальзывают вниз, и даже мельком не кинут взгляд на светлую вершину.
И разве может глаз увидеть все, что можно видеть, разве может ухо услышать все, что только можно слышать? И разве руки ощущают все, что можно ощущать? А вкус и запах? И только если Веру, что родило Воображение божественное, в помощь они зовут, тогда их чувства полны по-настоящему, увидят и услышат, и запахи, и вкусы ощутят, и станут тогда чувства лестницей к вершине.
Те чувства, что Веры лишены, вести не могут, и не берите их в проводники. И хоть дорога, что они укажут, покажется вам ровной и широкой, на ней лежат коварные ловушки. И кто, идя по ней, вершин Свободы достичь стремится — либо погибает, либо скользит назад, туда, к подножью, откуда начал путь свой. Там, страдая, залечивает раны, собирает свои он кости.
Охваченные Малой Ностальгией, построили они свой мир на чувствах, но вскоре он им показался душным и тесным, и тогда они решили, что нужно мир пошире отыскать, где больше будет воздуха, пространства. Но нет чтоб взять другие материалы иль мастеров других нанять — все те же чувства в распоряжении у них, все те же строители и мастера. И только этот новый мир построен, как сразу он становится и тесным, и воздуха лишенным, и тоскливым. И этот мир спешат они разрушить, чтоб возвести другой на том же основаньи. И постоянно так, все время строят и разрушают, только дом, в котором им было бы уютно и свободно, тот дом, который видится во сне им, никак не получается построить. Ведь, желая избежать обмана, обманщикам доверятся они. Подобно рыбе, что прыгает в огонь со сковородки, бегут они от малых миражей лишь для того, чтобы в мираж побольше поверить и вновь обманутыми быть.
И кроме тех людей, чье сердце — гавань для Малой иль Великой Ностальгии, есть люди-кролики, которые тоски не знают вовсе. Они довольны тем, что роют норы, живут в них, размножаются и в них же землею станут. И норы их им кажутся большими, красивыми, уютными на вид. И не нужны им никакие королевства, не променяют они норы на дворцы. Смеются над сомнамбулами, шутят, особенно над тем, кто в одиночестве бредет, над тем, кто троп проторенных не ищет.
И человек Великой Ностальгии сравним с орлом, в курятнике рожденном, в нем выращенном. Прочие цыплята его считают тем же, что они. Им хочется, чтоб жил он той же жизнью, чтоб нравилось ему пшеном питаться, чтоб перенял у них он их привычки, обычаи и ритуалы. Он же желает жить среди своих собратьев, таких, как он — мечтателей, чье сердце снедают грезы и чье сердце помнит бескрайнюю небесную свободу. И чувствует себя орел изгоем меж теми, кто зовется «братья», «сестры», они над ним смеются, его дразнят, и даже мать им вторит. Зов вершин, что будоражит кровь его, все громче звучит, и вонь курятника несносна, и тяжело ему. И он страдает, несчастный, одинокий, втихомолку, пока не оперится и не сможет прочь улететь. И вот тогда он в небо вознесется, на курятник свой прощальный бросив взгляд, и на сестер своих, и братьев, что радостно кудахчут, и на мать, что роется в земле.
Возрадуйся же, Майкайон. То вещий сон тебе приснился. И мир твой тесен стал тебе из-за Великой Ностальгии, и странник ты теперь. Освободила твое воображенье Ностальгия из цепкой хватки деспотичных чувств. И Верою тебя вознаградило твое воображенье.
А Вера же тебе подарит крылья, возвысит над застойным, душным миром и унесет над мертвою пустыней тебя к Вершине, где испытания пройдешь и свою Веру укрепишь, и от Сомнений душу ты очистишь.
И Вера чистая, провозгласив победу, к подножию Вершины той, что вечно свежа и зелена, тебя проводит, и Понимание в объятья заключит. И Вера, выполнив задачу, удалится, и Пониманье будет шаг твой править, вести тебя к Свободе необъятной, туда, где истинный, бескрайний дом Бога и Человека Обновленного.
Ты выдержишь то испытанье, Майкайон. Вы выдержите все. И говорю вам, что оказаться даже на мгновенье на той Вершине — стоит испытаний. А поселиться навсегда — то стоит Вечности.
Химбал: Разве не поднимешь ты нас на вершину, чтобы хоть одним глазком могли мы на нее взглянуть?
МИРДАД: Не торопись, Химбал. Настанет твое время. Где я дышу свободно, дыхания лишишься ты. Где я хожу легко, ты будешь спотыкаться. Поверь мне, и тебе поможет Вера подвиг совершить.
Так учил я Ноя.
Так учу я вас.

открыть спойлер

Один, совсем один был Человек в том мире, где каждый парой наделен, и путь свой знает, и по нему идет. Чужим себе тот Человек казался, себе был незнаком, не знал трудов он, забот не ведал, не знал он о дороге, что каждого ведет. И сад Эдема для него был колыбелью, в ней пребывал в блаженстве безучастном и ничего не жаждал он, ведь все, что нужно, имел вокруг себя.
В саду же том росли два древа — Древо Жизни и Древо Добра и Зла, он мог до них достать. И все же не протягивал он руку, чтобы сорвать плоды их и отведать. Ведь вкус его и воля, мысли и желанья, и даже жизнь его — все было в нем, но спало, спокойно часа ожидая своего. И сам себя раскрыть никак не мог он. Потому помощника пришлось ему создать, создать ту руку, что направляла бы его и помогла бы ему себя раскрыть. А материалом стал он сам.
Подумайте, друзья, откуда помощь могла придти бы, как не из себя, божественности полного? И это очень важно.
И Ева не была иным ведь чем-то, она его же плоть и кровь. И не другое существо, а сам Адам себе стал парой. Так стало два Адама — Он-Адам и рядом с ним — Адам-Она.
И одинокое лицо без отраженья приобрело себе и зеркало, и друга. И имя, что человек не вымолвил ни разу, наполнило теперь сады Эдема звучаньем сладостным, а сердце, что в груди до той поры молчало одиноко, теперь забилось громко в союзе двух сердец.
И так потухшее огниво, столкнувшись с камнем, вспыхнет. И так свечу, огня не знавшую, зажжете вы, но с двух сторон.
Одна из них свеча, фитиль — другая, а свет един, хоть кажется, что с разных он горит сторон. Вот так и семя то, что в чаше безмятежно пребывало, нашло себе ту почву, что любовно его взрастит и тайны все раскроет.
И так Единство, себя не знавшее, Дуальность породило, чтоб через напряжение и противостоянье себя познать оно смогло. И в этом образ верный человека и с Богом сходство и подобие его. Ведь Бог — Сознанье Высшее — то Слово произнес. И Слово, и Высшее Сознанье, в союз вступив, Святое Пониманье образуют.
Дуальность — то не наказанье, а лишь процесс, который порожден природою Единства, необходимый для раскрытия божественности в нас. Как глупо, и наивно думать по-другому! Как глупо верить, что подобный, огромной важности процесс, закончить можно за семь десятков лет! Да хоть за семь десятков миллионов лет!
Неужто Богом стать — такая малость?!
Неужто Бог жесток и скуп настолько, что, обладая вечностью в руках, он человеку дал лишь семь десятков лет, чтоб тот пришел к Единству и в сад Эдема он вернулся, осознавая полностью свою божественную суть?
Да, долог путь Дуальности, и глупы те, кто числом его хотят измерить. Ведь вечность даже звезд рожденья не считает.
Когда Адам бездейственный и вялый был разделен на половины, тогда он стал активным и движением наполнился, и к творчеству способности раскрыл, и сотворить он мог себя.
Какое действие он совершил, чтоб стать дуальным? Отведал плод Добра и Зла, тем самым разбив свой мир на части, как Бог его же разделил. И все вокруг вдруг стало не таким, как раньше — безразличным и невинным. Хорошим и плохим, полезным, бесполезным, приятным, неприятным вдруг стало все — два лагеря, стоящих друг напротив друга, меж тем, как раньше единым было все.
А змей же искуситель тот, что Еву уговорил отведать плод Добра и Зла, тот змей, я говорю, ни кем иным был, как голосом, идущим из глубин, а голос тот, влекущий и всесильный — то зов Дуальности самой, активной, но опыта лишенной, что хочет действовать и опыт получить.
А то, что Ева первой услышала тот глас и подчинилась, отнюдь не мудрено. Ведь для того и создана была, чтоб силы разбудить, в Адаме спящие.
И много раз вы с замираньем сердца историю читали, как тайком по саду Ева пробиралась. И нервы на пределе, а сердце, как птица в клетке бьется, готово выпрыгнуть наружу. Вот она крадется, оглядываясь, в страхе приседая, чтоб незамеченной пройти. И вот он, плод заветный — лишь руку протяни. И увлажнились уста ее, рука дрожит, едва касаясь плода. Следите вы за ней, дыханье затаив. Вот Ева плод срывает, и сладкий сок той мякоти, нежнейшей, ей губы оросил. Его кусает, чтобы отведать сладости мгновенной, которая проклятьем обернется ей вечным и ее потомкам.
И разве не желали вы всем сердцем, чтоб Бог ее предупредил, не дал бы ей совершить поступок безрассудный, чтоб появился в тот момент, когда она уже была готова отведать вкус плода? В истории он так не поступает. Он появляется потом, когда уж поздно, и что-то изменить уже нельзя. И разве не мечтали вы о том, чтобы Адам настолько смел и мудр был, чтоб не поддался Евы искушенью и не вкусил плода?
И все же Бог им не мешал, и вот Адам, не удержавшись, плод отведал сей. Ведь не хотел бы Бог, чтобы подобие Его да не подобно Ему было. Он сам составил план, он сам того хотел, чтоб человек пошел путем Дуальности и волю свою он обнаружил и свой план, и стал чтоб он единым с Пониманьем. Что ж до Адама, то не мог он удержаться, чтоб плод тот не вкусить, предложенный женой. То было просто неизбежно, ведь жена его тот плод отведала, а оба они единой плотью были, каждый за действия другого отвечал.
Разгневался ли Бог, разбушевался, из-за того, что Человек отведал плод с Дерева познания Добра и Зла? Бог запретил. Он знал, что так и будет, что Человек не сможет противостоять, да Бог и сам того хотел, но только знал он о последствиях и захотел предупредить, чтоб Человек, вкусив плода, был в силах выдержать то испытанье. Да так и получилось. Выносливым и стойким оказался Человек. И плод он тот отведал. И с испытанием столкнулся.
А испытаньем Смерть была. Ведь став активным, разделенным надвое, по воле Бога, не стало больше Человека единого, он умер, уступив другому место. Поэтому и Смерть — не наказанье, а фаза жизни, присущая Дуальности. Дуальность тенью наделяет всех. И вот Адам увидел в Еве тень свою, и Смерть их Жизни тенью стала. Но оба, и Адам, и Ева, хоть по пятам преследовала Смерть их, продолжили свой дальше путь без тени, поскольку в Боге жизнь они вели.
Дуальность — парадокс, рождающий иллюзию противоречий, как будто борющихся меж собой. Но, говорю я вам, на самом деле они нужны друг другу, неразлучны, друг друга дополняя, наполняя друг друга до краев. И вместе они стремятся к общей цели, создавая мир, единство, гармонию Святого Пониманья. Иллюзия рождается средь чувств и ощущений, и будет жить она так долго, как долго будут чувства жить.
И вот, когда Отец позвал Адама, уж после, как глаза его открылись, Адам ответил: «Слышал глас в саду Эдема Я и испугался Я, ведь Я был обнажен, и устыдился наготы своей, решил Я спрятаться тогда. А женщина, что создал для меня ты, дала мне плод, и Я его вкусил».
А Ева же была самим Адамом, его же плоть и кровь. Но вновь родившееся Я Адама решило, что оно другое, чем Ева, Бог и все созданья божьи, решило, что отдельно и независимо оно.
Но оно иллюзией являлось, другое, независимое Я. Обманом стала личность, от Бога отделенная, для только что открывшего глаза Адама. Личность та родилась, чтоб через смерть познал Адам себя, познал себя как Бога. Растворится, уйдет она, когда померкнет внешний глаз, а внутренний откроется и светом озарится. Хоть и сбила с толку иллюзия Адама, только все же влекла к себе, собой очаровала. Так притягательно иметь Я собственное для того, кто не имел Я никакого, кто ничего не знал о том, что можно Я иметь.
И личность иллюзорная Адама поймала его в сети, соблазнила, к себе звала. И, несмотря на то, что он стыдился ее, ведь слишком нереальной, неприкрытой она была, расстаться с нею он не изъявил желанья, в нее всем сердцем тут же он влюбился, со всей своей изобретательностью, вновь рожденной. И листья фигового древа связал он вместе, сделал он прикрытие себе, и им прикрыл он личность нереальную, ту личность, что была обнажена, чтоб не смогло всевидящее око Бога проникнуть в нереальность ту.
И вот Эдем, блаженное незнанье покинули Адама, листом прикрытого и разделенного на части, и пламя разгорелось между ним и Древом Жизни.
И Человек ушел из сада сквозь врата двойные, врата Добра и Зла. Вернется он назад через единство, через ворота Пониманья. И к Древу Жизни, уходя, спиной он повернулся, но Древо то увидит, возвратясь. Так долгий и тяжелый путь он начал, стыдясь себя и наготы своей и фиговым листочком прикрываясь, свой стыд чтоб никому не показать. В конце пути придет он снова к саду, но неприкрыт он будет в чистоте и наготою будет любоваться.
Случится то не раньше, чем испытанье он преодолеет и сможет через Грех освободиться от Греха. Ведь сам себя погубит Грех. И что такое грех, как не листок тот фиговый?
Да, грехом является ограда, что разделяет Бога с Человеком, что разделяет его Я на преходящее и неизменное.
Вначале был лишь фиговый листок, затем он превратился в кучу листьев, потом оградой плотной стал. С тех пор, как Человек свою невинность от Бога заслонил, он продолжает трудиться рьяно, возводя ограды все крепче, все надежнее, стараясь себя от Бога отделить.
Ленивые безмерно рады листы свои латать обрывками заплаток, что их трудолюбивые соседи случайно на дороге обронили. И каждая заплатка на одежде Греха грехом является сама, ведь служит, чтобы стыд увековечить, то чувство, что явилось самым первым и самым сильным чувством человека в момент, когда себя от Бога он отделил.
Заботится ли Человек о том, чтоб стыд преодолеть? Увы! Напротив, он стыд преумножает.
Его искусства и ученья все — не что иное, как прикрытие стыда, листочки фиговые.
Его империи, религии и государства, его национальности и войны — не что иное есть, как фимиам, курящийся для фиговых листов.
И кодекс чести, то, что истинно и ложно, законы справедливости, его бесчисленных законов свод — то разве не попытки стыд прикрыть?
И то, что он так ценит безделушки и правила навязывает там, где не должно их быть, да и попытки неизмеримое измерить — не заплатки ль на сотни раз залатанном листе?
И жажда удовольствий ненасытная, тех наслаждений, что полны страданий, и жадность до богатств, что душу точит, и жажда власти, что порабощает, и страстное желание величья достичь, достоинство преуменьшая — все те же фартуки из фиговых листов.
В своих попытках жалких наготу свою прикрыть надел он слишком много на себя. Со временем одежда так тесно к коже приросла, что кожей стала. И вот теперь ему не отличить, где он, а где одежда, что служила ему прикрытьем от стыда. Он задыхается и молит о прощеньи, желая скинуть груз одежд. И много делает он для того, чтобы придти к свободе, но, однако, не делает он главного, того, что помогло б ему свободным стать — он груз тот не бросает. Желая снять одежду лишнюю, цепляется он с силой за нее.
Грядет уж срок его освобожденья. И я пришел помочь вам одежды ваши снять, отбросить рваные обноски, передники из фиговых листов, чтоб помогли вы всем, кто тоже хочет от груза тяжкого освободиться. А я же путь вам укажу, но каждый должен сам пройти свой путь, как не было бы больно.
Не ждите чуда, что вас спасет от вас самих, и боли вы не бойтесь, ведь Пониманье обнаженное всю вашу боль развеет и в радости экстаз оборотит.
Лицом к себе вы повернетесь с Пониманьем, и Бог вас спросит: «Где же вы?» И вы не станете стыдиться, и бояться, и прятаться от Бога. Вы будете тверды, божественно спокойны. Произнесете вы в ответ: «Узри нас, Бог — вот наши души, наши существа и мы с тобой едины. Стыдясь, боясь, испытывая боль, мы долго шли извилистой тропою, дорогою Добра и Зла, что уготовил нам ты на заре Времен. Вперед нас побуждала Ностальгия Великая идти, а Вера Сердце поддерживала, груз же Пониманье с плеч наших сняло, и обмыло раны, и вновь в твое присутствие святое нас привело. Теперь обнажены мы от Зла и от Добра, от Жизни и от Смерти, обнажены от всех Дуальности иллюзий, обнажены от самых разных «Я», и «Я» божественное, всеохватное не нужно прятать нам. Без фиговых листов, что прикрывали нашу наготу, стоим мы пред тобой, стыдиться нечего нам, нечего бояться, ведь твоим светом мы озарены. Смотри, едины мы. Мы все преодолели».
И с бесконечною любовью Бог обнимет вас и тут же отведет вас к Древу Жизни.
Так учил я Ноя.
Так учу я вас.

открыть спойлер

Прислушайтесь к песням небесных светил,
Что кружатся в небе ночном.
Они колыбельную песню поют
Ребенку, уснувшему сном,
В кроватке, сплетенной из марева звезд,
Царю, что без трона томится,
И свету, лишенному искорки грез,
И Богу, в коротких штанишках.
Слышишь, заботами полнится наша Земля,
Накормить, напоить стараясь,
Дикий лес ее полон зверей,
Воя, лая, рыча и кусаясь.
Птицы волшебные песни поют,
И луга дивный стих нам читают,
И деревья, что птицам приют дают,
О свободе порой мечтают.
И событий поток, круговорот
Черпает жизнь из колодца смерти.
И долины, и вершины,
И пустыни, и моря —
Все томится ожиданьем,
В Бога веря и моля.
Чтобы снять с себя оковы,
Чтобы время стало новым,
Чтобы Бог хранил, любя.
Слышишь, матери мира плачут,
Обливаясь слезами сполна,
И отцы мира тоже плачут —
Захватила их та же волна.
Волна горя нахлынула в их дома,
Когда дети в войну их играют,
Когда бога хулят, проклиная судьбу,
Жизни силы свои пропивают.
Говорят о любви, ненавидя себя,
Когда бога в себе не знают.
Проливают кровь ближних своих,
Призывая ярость Потопа.
Услышь, как животы их от голода сжались,
Как распухшие веки болят,
Как иссохшие пальцы на ощупь
Остатки надежды найти хотят.
И как сильно ранено сердце —
На многие части распалось оно.
Слышишь, адский мотор грохочет
Город надменный упасть готов
Тленный оплот его мощи
Скинет иго своих оков.
И ценности прошлых дней
Падают в лужи грязи и крови.
Слышите, молитвы о праведности
Вместе с криками похоти громко звенят,
И дети лепечут нам сплетни,
Что ужасом душу порой леденят.
Юная дева, смутившись,
Песнь проститутки поет.
Старый разбойник, напившись,
Храбрости оду в ночи воздает.
В каждой лачуге, в каждой избе
Всех племен и народов
Гимн человеку и его борьбе
Ночь возвестит у порога.
Вот она — чародейка ночь,
Все песни в одну смешала,
Баллады о трудностях, гимны борьбе —
Песнь, что прохладой ночной дышала.
Величава она и бесконечна в охвате.
Так глубока и настолько сладка,
Что даже ангелов хор и их арфы —
То гомон невнятный,
Нелепое слов бормотанье
В сравнении с ней.
То Победителя песнь триумфальная.
Горы уснули в объятиях Ночи,
Пустыни и дюны вздыхают во сне.
С боку на бок глубины, ворочаясь,
Колыбельную звездам поют в тишине
Жители вымерших городов,
Святая Триада и Всеединая Воля
Приветствуют и прославляют все
Человека, познавшего Бога.
Счастливы те, кто слышат и понимают.
Счастливы те, кто в одиночестве Ночью
Ощущают себя тихими, глубокими
просторными, как сама Ночь,
Чьи лица не сгорают от стыда
из-за преступлений, совершенных во тьме,
Чьи веки не распухли от слез,
что их братья из-за них проливали,
Чьи руки не чешутся от алчности
и желанья что-то разрушить,
Чьи уши не заложены от едкого шипения
похоти и страсти,
Чьи мысли не противоречат сами себе,
Чье сердце не является ульем
разного рода тревог,
Что роятся в ночи без конца
в каждом уголке Времени,
Чьи страхи не прорыли ходы в их голове,
Кто смело Ночи скажет:
«Разоблачи меня до того, как настанет День»,
Кто смело скажет дню:
«Раскрой меня до Ночи».
Да, трижды счастлив тот,
кто, оставшись в Ночи один,
Чувствует себя с ней в единстве,
Таким же безмолвным,
таким же бесконечным, как она.
Лишь ему Ночь свои славные песни поет.
Дружите с Ночью. Тщательно омойте сердце кровью своей жизни и вручите его вы Ночи. Доверьте ей заветные мечты, к ногам ее амбиции сложите, все те Желания, что держат вас, отдайте ей. Неуязвимы станете для всех дневных метаний, и Ночь вам будет подтвержденьем перед людьми другими, что победили вы, что вы превозмогли.
И пусть вас лавина обманчивых дней
Уносит все дальше и дальше —
Доверившись Ночи, вы дружите с ней
И неуязвимы для фальши.
Во мраке ль идете по горной тропе,
Стремитесь к вершине высокой —
Доверившись Ночи, верны вы себе,
И с той не собьетесь дороги.
Мишенью ли стали для злостной молвы
И в двери стучится сомненье —
Доверившись Ночи, уверены вы
В высоком своем назначеньи.
И с верою той всемогущей
Вы День покорите грядущий.
Услышьте, как стучит Ночное сердце — то бьется сердце Человека Обновленного. Будь у меня слезы, я отдал бы их этой ночью всем звездам небосклона; я отдал бы их каждой песчинке во Вселенском океане, и ручейку, что весело журчит, кузнечику, что громко так стрекочет, фиалке, что, качаясь на ветру, свой аромат нам щедро изливает, порыву ветра, скалам и долинам, травинке каждой и всему тому, что внемлет Ночи и покоем дышит и излучает красоту. Я бы пролил слезы, прося прощение за людскую злобу, неблагодарность и невежество.
Ведь человек, служитель отвратительных богов Богатства, Власти, Разрушенья, так занят ими, что не достает ни времени, ни сил ему, чтоб уделить вниманья капельку желаниям другого, услышать хоть на миг другого голос. Лишь свои желанья он исполняет, и лишь голос свой умеет он услышать.
Ужасны планы человеческих богов. Они хотят мир сделать скотобойней, где человек — убийца сам и тот, кого должны забить. И так, от крови пьяные, что пролили в бою, своих же братьев люди убивают и верят, что палач достоин больше всех благ земных и всех богатств небесных, чем убиенный.
Несчастные обмана жертвы! Разве превратится волк в ягненка, коль станет на куски он рвать волков? Разве превратиться змей в голубку, поедая своих собратьев, все таких же змеев? Разве можно, убивая, радость унаследовать без примеси страданий? Разве может ухо, заткнув другое ухо, лучше слышать Гармонию? Разве может глаз, закрыв глаза другие, увидеть больше Красоты?
И разве есть на свете люди, которые могли бы исчерпать блаженство хотя бы часа одного, или вина и хлеба, света и покоя? Земля родит не больше, чем может прокормить. А небеса не клянчат и не крадут они материал для своего восстановления.
Лгут те, кто говорят, что если хочешь быть в достатке, убей и унаследуй имущество того, кого убил. Как может процветать он на слезах, на крови, на страданьях тех людей, которые в любви не преуспели, не насладились молоком Земли и медом и не познали прекрасную Небес заботу?
Лгут те, кто говорят, что каждый народ иль племя — за себя само лишь.
Могла бы многоножка хоть шаг шагнуть, будь каждая нога ее сама себе хозяйка, в противоположном от ног других стремилась направлении, или пыталась бы загородить движенье, или хотела бы сломать соседей? Ведь человечество — большая многоножка, а ноги ее — нации, народы и племена.
Лгут те, кто говорят, что управлять людьми — почетно, а подчиняться — стыдно. Это ложь. Разве осла погонщик не ведом хвостом ослиным? А надсмотрщик тюремный не прикован ли к самой тюрьме?
На самом деле, осел ведет погонщика, а заключенный тюремщика в темнице держит.
Лгут те, кто говорят, что быстрый жизни бег — лишь для способных бегать, а правы только сильные. Ведь жизнь отнюдь не есть соревнованье сильных и умелых. Увечные калеки чаще цели достигнут, чем здоровый их собрат, а воин может пасть от комариного укуса.
Лгут те, кто говорят, что справедливость лишь наказаньем можно защитить. Ведь «зло за зло» в добро не превратится. Оставьте зло в покое, со временем оно само себя разоблачит.
Но люди легковерны, слепо верят своим жрецам верховным, выполняют свято капризы Бога денег и его приспешников, тех скряг и скупердяев, что миром ныне правят.
В то время Ночь поет, освобожденье славит, и Бог Единый с нею заодно, но человек тому не верит и боится. А вас, друзья мои, они зовут лжецами, безумцами и ловкачами.
Но на неблагодарность человека не стоит обижаться, и насмешки, что жалят ваше сердце, не кляните. Трудитесь с радостью, любовью и терпеньем, ведя людей к спасению от них самих и от потопа крови и огня, который может обрушиться на Землю.
Настало время уж остановиться и перестать друг друга убивать.
Луна, и Солнце, Звезды устали ждать, когда же их увидят и услышат, когда же их поймут, и азбуку Земли узнают, дороги Космоса пройдут, запутанную нить Времен распутают, и аромат Вселенной впитывать начнут, когда темницу Боли разрушат навсегда, берлогу Смерти разорят, хлеб Понимания научатся вкушать, и Человек, что Бог в пеленках, их сбросит наконец и станет Богом.
Настало время уж остановиться и грабить перестать и воровать, пора ряды людские сомкнуть во имя новой, общей цели и новую задачу пора уж выполнять. Огромна та задача, непомерна, но путь во мраке озарен сияньем победы сладостной. В сравненьи с ней все тускло, ничтожно и банально.
Да! Настало время, уж пробил час. Но звук тот был услышан немногими. А остальным придется другого раза ждать, другой зари, когда им будет зов.

открыть спойлер

Утроба — ваши голова, и сердце, и глаза. Утроба — это семечко любое и каждый плод его. Утроба — это капелька воды и семя каждого живого существа. А бесчисленные сферы, идущие мистическим путем на небосклоне — разве они не есть утробы, что в себе содержат коктейль волшебный Жизни, Микро-Бога, на разных стадиях раскрытья? Ведь постоянно жизнь выходит из утробы и возвращается туда.
Воистину чудесен, непрерывен процесс творения. И жизни ток с поверхности огромной яйцеклетки стремится внутрь ее, из центра жизнь стремится постоянно на поверхность. И так растет во Времени, Пространстве, и переходит Микро-Бог все дальше, все дальше от центрального ядра, утроба за утробою, от низших ступеней к возвышенным вершинам, и это — Жизни иерархия. Те существа, которые внизу, — совсем малы, а высшие же больше расширены во Времени, Пространстве, и время, нужное для перехода от яйцеклетки к яйцеклетке иногда растянуто на целую эпоху, в другом же случае оно — всего лишь миг. Идет процесс творенья до тех пор, покуда Материнского яйца не треснет скорлупа. Когда же это произойдет, тогда и Микро-Бог сольется с Макро-Богом.
Так жизнь течет, ее прогресс и рост, но не для разуменья человека. Ведь рост людей — увеличение в объеме, прогресс же — продвижение вперед. На самом деле рост есть расширение во Времени, Пространстве повсеместно, во все стороны, прогресс — движение, направленное равно повсюду, во все стороны, и так же назад, как и вперед, и вниз, и вверх. Предельный рост — то выход за пределы Пространства, а прогресс предельный — то времени обгон и выход за его пределы, сливаясь с Макро-Богом, обретая его Свободу от всего — от Времени и от Пространства, дивную Свободу, которая единственная в праве свободой называться. Такова судьба, что Человеку уготована.
Подумайте, о братья, хорошенько над этими словами. И пока вы душою всей и всею кровью вашей не ощутите вкус и аромат сих слов, пока вы не вдохнете, как воздух, их, который насыщает вам тело жизнью, до тех пор бессильны освободиться вы, и устремленье других освободить лишь станет новым звеном в оковах ваших. Мирдад хотел бы, чтоб вы поняли, чтоб научить могли других, всех тех, кто жаждет пониманья. Мирдад хотел бы, чтобы вы освободились, чтобы смогли вести других к Свободе, ту расу, что желает превзойти и стать свободной. Поэтому он больше расскажет вам о принципе яйца, утробы материнской, и всего того, что сказано о Человеке.
Все яйцеклетки существ любых, что ниже Человека, поделены на группы. Для растений столько яйцеклеток, сколько видов самих растений, развитые виды в себя включают тех, кто развит мене. Все тот же принцип действует и у животных, у рыб, у насекомых, и всегда те, кто развит более, в себе содержат всех низших, вплоть до самого центрального ядра.
И как желток с белком яйца обычного цыпленку пищей служат, чтобы мог он расти и развиваться, яйцеклетки, те, что в большом заключены яйце, питают Микро-Бога, помогая ему развиться. И в каждом следующем яйце Микро-Бог находит пищу Времени-Пространства чуть-чуть другую, нежели была в яйце предшествующем. Отсюда разница в размерах во Времени-Пространстве. Разряженный в бесформенном Газу, он концентрируется, близко к форме он подходит в Жидком состояньи, тогда как в минералах он обретает форму и остается в ней, лишенный всякой Жизни, той, что в высших формах очевидна. Во Фрукте форму принимает он, способную расти и размножаться, и ощущать. В Животном он способен к чувствам и движенью, потомство производит, у него есть память и зачатки мысли. Но в Человеке, ко всему тому, он личность обретает и способность размышлять, и выражать себя и созидать. Конечно, созиданье Человека в сравнении с Божественным — лишь домик, что детскою рукой из карт построен, в сравнении с великолепным храмом или дворцом чудесным, чудо-зодчим построенным для вас. И все же Человек-творец, и в этом нет сомненья.
И каждый Человек яйцом становится отдельным, себе уже подобных не имея, и тот, кто больше развит, заключает в себя уже того, кто мене развит, плюс всех животных, также всех растений, до самого центрального ядра. А тот, кто будет всех превыше развит, а это — Обновленный Человек, в себя вберет людей всех, ибо будут они все меньше развиты, чем он.
Размер яйца любого человека очерчен широтою горизонтов во Времени, Пространстве. Сознанье Времени одних вбирает в себя лишь краткий миг со дня рожденья до нынешних времен, а горизонт в Пространстве очерчивает то, что глаз их может видеть. Другие же во Времени расширены от незапамятного прошлого до будущего, что очень далеко, и занимают в пространстве они столь большое место, что глазом все не охватить.
И пища, что идет для их развитья — одна и та же, но способности ее усвоить у всех различны, ведь не из одной они на свет явились яйцеклетки и не одновременно, потому по-разному расширены в пространстве, да и во времени, они, и нет двух одинаковых из них.
С одного стола, так щедро и богато перед всеми накрытого, одни вкушают злата чистоту и красоту и сыты, другие же наесться этим золотом хотят и остаются голодны все время. И охотник, увидевши оленя, лук натянет, чтобы его убить и мясо съесть. Поэт, того же увидав оленя, на крыльях воспарит мечты и улетит в пространства, времена такие, которые охотнику не снились. Майкайон, живущий в одном Ковчеге вместе с Шамадамом, мечтает о свободе беспредельной, а Шамадам в то время занят тем, что более и более стреножит себя цепями Времени-Пространства, и звенья новые для тех цепей кует. Воистину, делясь одною крышей, они так друг от друга далеки! Майкайон в себе содержит Шамадама, но Майкайона не содержит Шамадам. И потому-то Майкайон способен Шамадама понять, а Шамадам не может Майкайона уразуметь.
Жизнь Человека Обновленного коснется жизни любого человека всесторонне, ведь жизни всех людей она содержит. Тогда как жизнь любого человека не может охватить жизнь Человека Обновленного со всех сторон. Для самого простого человека тот Победитель кажется простым, для человека, смелого рассудком, он будет смел, умен и многогранен. Но всегда в нем будет что-то, что сможет Человек лишь Обновленный понять, такой, каким он сам является. Отсюда одиночество его и ощущенье, что не от мира он сего, хотя живет он в этом мире.
А Микро-Бог не хочет быть в границах. Он постоянно об освобождении мечтает, он вечно точит скорлупу, на волю рвясь из плена Времени-Пространства, используя свой разум, во много раз превосходящий разум человека. И называет человек инстинктом Микро-Бога, низших всех существ. У человека ж это — здравый смысл. Зовется даром предвидения у высших он людей. Но все это — одно, и это — больше, чем все названья, вместе взятые. Это сила безымянная, зовут ее в миру обычно Духом Святым, ну а Мирдад зовет ту силу Духом Святого Пониманья.
И первый Человека Сын, который разрушил скорлупу Времен и пересек Пространство, воистину зовется Сыном Божьим. И понимание его своей божественности уместно называть Духом Святым. Но знайте точно, что вы тоже Дети Бога, и в вас тот Дух Святой свой путь отыщет. Идите вместе с ним, ему вы не противоречьте.
Но до тех пор, покуда оболочку вы не разбили Времени-Пространства, не позволяйте никому сказать, что «Я ЕСТЬ БОГ». Вы лучше говорите: «БОГ ЕСТЬ Я». И это вам поможет обуздать надменность, и пустые образы не станут ваше сердце истязать и воевать против работы Святого Духа в вас. Ведь большинство людей ведут работу против Святого Духа, сами отдаляя свое освобожденье тем.
И чтобы Время покорить, вы с ним должны бороться Временем. И Пространство чтоб рассеять, позволяйте Пространству поглотить Пространство. Играть же роль любезного хозяина для них — в плену их добровольно оставаться и быть пристанищем для бесконечных гримас Добра и Зла.
Но тот, кто отыскал судьбу свою и жаждет воплотить мечту, тот время не тратит даром, не играет в игры со Временем, в Пространстве не блуждает. За время, что отпущено для жизни одной, он может пережить эпохи и покорить огромное пространство. И он не ждет, когда явится Смерть и унесет его в яйцо другое, он верит в то, что Жизнь ему поможет пробить одновременно оболочки множества яиц.
Для этого должны освободиться вы от всего, владеете чем ныне, чтоб Время и Пространство ваше сердце не сдерживали. Ведь большим обладая, тем более вы этим одержимы. Чем меньшим обладаете, тем меньше оно вас держит.
Освободитесь от всего. Лишь Веру, Любовь и неустанное желанье достичь свободы чрез Святое Пониманье с собою вы возьмите в путь.

открыть спойлер

Вы в долг берете все, что отдаете, пока вы думаете, что даете.
Воистину, не можете отдать вы ничего, что вашим было бы. Вы отдаете людям то, что бережно для них хранили. А то, что ваше лишь и только ваше, не можете отдать при всем желаньи.
Уравновешенными будьте, и тогда примером станете вы для других, и глядя на вас, начнут другие люди мерить, оценивать себя.
Нет бедности и нет богатства — искусство лишь увидеть пользу в том, что есть, затем умение ее извлечь оттуда.
По-настоящему же беден тот, кто не умеет использовать все то, чем обладает. Богат же тот, кто пользу извлечет с того, что есть.
И даже черствый хлеб заплесневелый богатством может стать неизмеримым. Подвалы же, заваленные златом, способны бедность принести такою, что будете беднее нищих.
Не колеблитесь вы у перекрестка, дороги где расходятся — любую вы выбирайте. Для сердца, Бога ищущего, верным окажется любое направленье.
И к каждой форме жизни относитесь почтительно вы и с благоговеньем. Ведь даже в самом малом и ничтожном скрыт ключ к значительному и большому.
Все, что родила Жизнь, значение имеет — она так совершенна и так мудра, что времени не станет зря терять, творя безделицы пустые.
Чтоб выйти в мир из мастерских Природы, явление ее любви достойным должно быть и работы кропотливой. Разве ж не достойно то уваженья вашего?
Коль комары и муравьи достойны почтения, любви и уваженья, насколько большего человек достоин, ваш друг и брат?
И никем вы не пренебрегайте. Уж лучше всеми быть отвергнутым, чем в душу свою пустить презрение к кому-то.
Ведь человека презирать — то значит презреть и Микро-Бога в нем, а значит, презреть Его в самом себе. И как аэронавт небес достигнет, коль презирает он тот шар воздушный, что ввысь его один нести способен?
Чтобы увидеть то, что под ногами, смотрите вверх, а чтоб увидеть то, что наверху, взгляд книзу опустите.
Спускайтесь вниз настолько глубоко, насколько вверх прошли, и равновесия тогда не потеряете.
Сегодня вы ученики, но завтра учителями станете. И будьте прилежными учениками, чтобы учителями мудрыми вам быть.
И не стремитесь выкорчевать вы все мира Зло, ведь даже сорняки подчас бывают добрым удобреньем.
Усилия, что тратятся впустую, способны умертвить того, кто их предпринимает.
Высокие и мощные деревья по одиночке лес создать не могут. И им нужны лианы, и кустарник, и низкая трава.
Лицемерие возможно скрыть на миг, но не разоблачить и уничтожить.
Страсти темные растут и размножаются во тьме. Пустите на свободу их, на яркий свет, и этим положите конец их размноженью.
И коль из лицемеров тысячи хотя бы одному удастся вам помочь стать честным, радуйтесь — велик же ваш успех.
На небесах маяк зажгите, но не зовите людей его увидеть. Те, кому действительно свет нужен, в приглашеньи не нуждаются.
Мудрость — ноша тяжкая для мудрого наполовину так же, как и глупость для дурака. Так помогите наполовину мудрым с ношей их, а дураков оставьте вы в покое. Наполовину мудрый дурака научит лучше, чем вы смогли бы это сделать.
Казаться будет часто вам: дорога ваша непроходима, одинока и мрачна. Но не теряйте волю и вперед шагайте, упорством и терпеньем запасясь, за каждым поворотом новым вы новых обнаружите друзей.
В Пространстве бездорожном нет троп нехоженых. И коль редки следы, дорога безопасной будет, ровной, прямой, хотя и труднопроходимой местами, одинокой.
Силы высшие дорогу тем укажут, кто хочет видеть, но нельзя заставить пойти по ней. И помните, что вы проводники.
Чтобы вывести других туда, куда им нужно, проводника самим иметь необходимо. Так доверяйте же своим Проводникам.
И многие попросят: «Укажи дорогу нам». Но мало есть таких, кто скажет: «Веди нас, умоляем, веди нас по пути».
Всего лишь несколько людей, идущих путем преодоленья, — это уже много.
Ползите там, где вы не можете идти. Идите там, где вы не можете бежать. Бегите там, где вы не можете лететь. Летите там, где вы не можете заставить вселенную у вас внутри остановиться.
И не один раз, и не два, не три, а сотни раз должны вы поддержать того, кто спотыкается, пытаясь за вами следовать. И руку подавайте, его вы поднимайте до тех пор, пока не перестанет спотыкаться, и помните: детьми когда-то были и вы сами.
Умы, сердца свои прощеньем ублажайте, чтоб сны блаженные могли вы видеть.
Жизнь — лихорадка разной степени и видов, и признаки течения болезни есть одержимость каждого из вас. И люди постоянно бредят. Благословенны те, кто бредят о Святой Свободе, которая плодом Святого Понимания является.
Людская лихорадка способна к превращенью. Возбуждение войны вдруг превратится в лихорадку мира. И страстное желание копить богатство может стать страстью к накоплению любви. И это Духа алхимия, ее практиковать вы призваны и научить других ей.
И говорите вы о Жизни умирающим, живущим же напомните о Смерти. Но тем, кто жаждет все преодолеть, вы проповедуйте освобожденье от преходящих этих состояний.
Огромна разница меж обладанием и тем, когда тобою обладают. Ты обладаешь тем, что любишь, то, что ненавидишь, тобой сполна владеет. Уж лучше в плен не попадать.
И много есть светил, кроме Земли, которые прокладывают курс в пустотах вечных Времени-Пространства. Планета ваша — младшая в семье, и крепко, и здорово то дитя.
Неподвижное движенье — вот это парадокс! Но таково движение миров в едином Боге.
И коль хотите знать, как могут вещи неравные быть схожи меж собой, взгляните вы на пальцы рук своих.
Случай — забава мудрых. Глупые же сами являются игрушкой случая.
И жалобы свои всегда гоните вы прочь, поскольку сетовать на что-то — лишь наказаньем сделать для себя то положение. Страдать же от него — то наказание нести. Поняв ту ситуацию, вы с нею друзьями станете, и долго службу она вам будет верную нести.
И часто так бывает, что в оленя охотник целится, но промахнется и зайца убивает, о котором он ничего до этого не знал. Охотник мудрый скажет: «Значит, заяц моей мишенью был, в него я целил, а вовсе не в оленя, и получил я, что хотел».
Точнее цельтесь, и любой вам результат желанным будет.
Все, что приходит к вам — все это ваше. А все, что задержалось по пути, и к вам никак придти не может — все то не стоит ожиданья. И пусть оно само вас подождет.
И знайте: никогда не промахнетесь, коль то, во что вы целитесь, копье само на вас направило.
Пропущенная цель — всегда достигнутая цель. Пусть сердце ваше не слышит жалоб Разочарованья.
Ведь Разочарованье — это коршун, что в сердце вялом выращен и вскормлен он падалью несбывшихся надежд.
Надежда, что сбылась — родник других надежд. Остерегайтесь свое сердце Надежде отдавать, коль не хотите на могиле сердца вы слезы проливать.
Одна икринка из сотни станет рыбой. Но, однако, все остальные девяносто девять не пропадают зря. Щедра Природа и неразборчива она. И вы должны быть щедры и неразборчивы, бросая в сердца людские семена своих идей и чувств.
Не ищете вы награды за свой труд, каким бы- ни был он. Сам труд — награда тому, кто потрудиться любит.
Не забывайте Слово Творящее и Совершенства Равновесье. Достигнув Равновесья Совершенства, придя к нему чрез Понимание Святое, себя самих вы превзойдете, и руки ваши станут руками Бога.
И пусть покой и безмятежность Ночи пребудут в вас, пока не растворите их в безмятежности вы и покое Святого Пониманья.
Так учил я Ноя.
Так учу я вас.

открыть спойлер

В прошлом году жребий вытянул принц Бетара. Всем очень хотелось увидеть новое сокровище, ведь принц славился щедростью и большой любовью к Ковчегу.
Накануне праздника Шамадам позвал всех, и Мастера в том числе, в свою келью и произнес речь, обращаясь преимущественно к Мастеру.
Шамадам: Завтра святой день, и нам надлежит вести себя достойно этой святости.
В прошлом мы ссорились, но теперь давайте оставим все наши разногласия и распри. Ковчегу не следует замедлять свой быстрый темп или усмирять пыл, или, не дай Бог, совсем остановиться.
Я — Старейшина Ковчега. Мне выпала нелегкая обязанность быть управляющим. И, кроме того, на меня же возложено и право определять порядки. Обязанности и права были переданы мне по наследству, так же, как в свое время они будут переданы одному из вас, когда я умру. Как я терпеливо ждал своего часа, так подождите и вы.
Если я был несправедлив по отношению к Мирдаду, пусть он простит мою неправоту.
МИРДАД: Не Мирдада, а Шамадама ты обидел глубоко.
Шамадам: Разве Шамадам не волен обидеть Шамадама?
МИРДАД: Обидеть волен? Сколь несовместимы оба слова! Ведь себя обидеть — значит стать рабом обиды. А нанести обиду другому — значит стать рабом раба. Да, тяжек груз обиды.
Шамадам: Если я хочу быть обиженным, тебе что за дело?
МИРДАД: Разве скажет зуб болящий всему рту — до моей боли что тебе за дело, коль я хочу испытывать ее?
Шамадам: Ах, оставь меня в покое. Обрати свой ненасытный взгляд на кого-нибудь другого, а меня не нужно бичевать твоим умным языком. Позволь мне дожить мои дни так, как я жил сих пор, и трудиться так, как я привык. Иди и строй свой ковчег где-нибудь в другом месте, но этот пусть остается таким, каков есть. Мир огромен, нам обоим в нем хватит места, твоему ковчегу и моему. Завтра мой день. Держитесь в стороне и дайте мне сделать то, что я должен, потому что я не потерплю ничьего вмешательства
Берегитесь. Месть Шамадама страшна, как Божественная кара. Берегитесь. Берегитесь.
Когда мы вышли из кельи Шамадама, Мастер покачал головой и мягко сказал:
— Сердце Шамадама все ж остается сердцем Шамадама.
На следующий день, к великому восторгу Шамадама, все прошло гладко, с соблюдением всех формальностей и без каких-либо неприятных сюрпризов. Но вот наступил момент, когда нужно было принести в дар новую лампаду и зажечь ее.
Сквозь плотно стоящую толпу богомольцев, с трудом прокладывая себе путь, к алтарю приближался высокий, статный человек, одетый во все белое. Толпа всколыхнулась, все переговаривались и спрашивали друг у друга, кто это. Говорили, что он — посланник принца Бетара, принесший новую лампаду. Всем не терпелось увидеть новое сокровище.
Шамадам низко поклонился посланнику, полагая, как и все остальные, что тот принес бесценный дар Ковчегу. Но человек в белом что-то тихо сказал Шамадаму, затем достал из кармана лист пергамента и обратился ко всем присутствующим. Он объяснил, что у него послание от принца Бетара, которое он уполномочен передать всем нам, и начал читать.
«От прежнего принца Бетара всем жителям Молочных гор, пришедшим на праздник Ковчега, с миром и братской любовью.
Вы все являлись свидетелями моей страстной приверженности Ковчегу. И, поскольку мне выпала честь подарить монастырю лампаду в нынешнем году, я не пожалел ни денег, ни сил, чтобы дар мой был достоин Ковчега. Мои старания были вознаграждены, ведь лампада, на которую я потратил значительную часть своей казны, над которой работали мои лучшие мастера, получилась воистину изумительной. Так думал я до некоторого времени. Но я заблуждался.
Бог смилостивился надо мною и даровал мне прозрение, и я увидел, как непритязательно и скудно на самом деле сие творение, которое я почитал сокровищем и которое, будучи выставлено на показ, обнаружило бы перед всеми мою презренную бедность. Он ниспослал мне встречу с лампадой ослепительной и неугасимой, лампадой непревзойденной красоты, которая никогда не померкнет. Узрев ту лампаду, я устыдился своих мыслей о том, что моя собственная лампада имеет какую-то ценность и повелел уничтожит ее.
Та лампада, что показал мне Бог — живая. Не человеческие руки сотворили ее, но руки Всевышнего. Я с радостью представлю ее вам. Пусть она ублажает ваш взгляд, и от нее вы зажжете свои свечи. Она совсем близко от вас. Имя ее — Мирдад.
Да будьте достойны вы его света».
Едва посланник вымолвил последние слова, как Шамадам, который стоял рядом, вдруг исчез, как призрак, растворился в воздухе. Имя Мастера волной прокатилось по огромной толпе, как порыв мощного ветра проносится по непроходимому лесу. Все желали видеть живую лампаду, о которой принц Бетара говорил в своем послании.
Вскоре все увидели Мастера, поднимающегося по ступеням на алтарь, чтобы приветствовать собравшихся. Тысячи глаз были устремлены на него, и тысячи ушей с жадностью ожидали его слов. Тогда Мастер произнес:

открыть спойлер

Хотите знать, как превратился Человек в потоп для самого себя?
Когда же Воля Всеединая Адама на половины разделила, чтоб мог он знать свое единство с Богом, тогда Адам стал женщиною и мужчиною — Адам- Она и Он- Адам. В тот миг поток желаний захлестнул его. То результат Дуальности — желания, столь многочисленные столь разнообразные, великие настоль и расточительные, что человек стал судном без команды, плывущим по волнам желаний. Как только в вышину, где голова кружится волна поднимет, сразу же другая на дно спешит корабль тот увлечь. Ведь двойственны его желания, как сам он тоже в паре. Хоть, кажется, они в противодействии, но истинно друг друга дополняют. Невежды думают, что бой идет меж ними, и перемирье невозможно ни на миг.
Вот тот потоп, с которым призван человек бороться час за часом, день за днем, всю жизнь свою, нелегкую из-за Дуальности.
Вот тот потоп, что вырывается из сердца, как фонтан, и вас потоком он своим смывает.
Вот тот потоп, чья радуга не воссияет в небе вашем, пока оно с землею не сочтется священнейшим союзом, пока они одним не станут.
С тех пор, когда Адам себя посеял в Еве, он пожинает в качестве плодов одни лишь ураганы, наводненья. Когда же страсти на земле бушуют, тогда и жизнь теряет равновесье, и люди утопают день за днем в водоворотах страсти, стремясь к восстановлению баланса. Однако же баланс тот будет восстановлен лишь тогда, когда соединит желанья человек в одно, Любви из них замесит тесто, а после хлеб Святого Пониманья испечет.
Потоп, что Землю наводнил в дни Ноя, не первым был и не последним, что человечеству известны. Он лишь установил высокую отметку среди потопов, что опустошали Землю. Потоп огня и крови, что скоро разразится, воистину отметку ту покроет. Готовы на поверхности остаться? Иль утонуть придется вам?
Увы! Вы слишком много груза на себя берете, увлечены стяжаньем удовольствий, что полны боли, слишком заняты строительством дорог, ведущих в никуда, поглощены вы сбором семян у Жизни на задворках, вам даже некогда взглянуть на Жизнь саму — пусть даже в скважину замочную. Как тут не утонуть, мои бездомные бродяги?
Вы рождены, чтоб в облаках парить, пересекать Пространство и крыльями Вселенную обнять. Но в клетку посадили вы себя, сидите взаперти у стойких убеждений, что ваши крылья подрезают, портят зрение и обонянье притупляют. Как сможете вы избежать грядущего потопа, мои бездомные бродяги?
Вы, образ Бога и подобие его, почти что уничтожили и образ, и подобие. Божественную высоту вы в росте, в развитии так задержали, что не сыщешь и следов ее. И лик божественный вы грязью забросали и спрятали под масками шутов. Как встретитесь лицом к лицу с той бурей, которой сами же вы дали волю, мои бездомные бродяги?
И если не услышите Мирдада, Земля для вас останется могилой, а Небо будет только покрывалом. Тогда как мать Земля должна быть колыбелью, а Небо троном королевским стать должно для вас.
И вновь я повторю: вы — и потоп, вы и ковчег, и рулевой. И страсти ваши — тот потоп, а тело является ковчегом. И Вера вам указывает путь. Но через все проходит Воля. А Пониманье все объединяет.
Вам стоит убедиться, что ваш ковчег для плаванья пригоден, не нужно только тратить без остатка на это жизнь свою, иначе время действий так и не настанет, и проржавеет ваш ковчег, и он затонет, едва лишь будет спущен на воду. Удостоверьтесь, что капитан ваш знает, что и как, и что во время бури он спокоен. И первым делом отыщите вы истоки наводнений, и научите волю их вы постепенно осушать. Тогда потоп ослабнет, иссякнет навсегда.
Сожгите страсть дотла, пока не поздно, пока в пылу страстей вы сами не сгорели.
И не заглядывайте страсти в рот, чтоб убедиться — клыки там или медом смазанные губы. Пчела, нектар цветочный собирая, прихватит вместе с медом яд.
И не смотрите страсти вы в лицо, красиво ли оно или ужасно. Личина Змея-искусителя для Евы привлекательней была, чем Бога Лик небесный.
И на весы вы страсть не ставьте, чтоб вес ее установить. Кто станет сравнивать по весу корону с горною вершиной? А все ж корона тяжелее, чем гора.
На свете страсти есть, что гимны небу днем поют, а ночью кусают, жалят, спать вам не дают. И страсти есть, наполнены весельем, но присмотритесь только и поймете, что смех их порожден гримасой тою, что горе корчит. И страсти есть, приятные для глаз, манерны и послушны, грациозны, но обратятся вмиг они в голодных волков, коварней будут, чем гиены. Есть страсти, что сочатся ароматом розы, пока ты их не трогаешь, однако, как только их коснешься, смрад разложенья начинают источать.
Не разделяйте ваши страсти на добрые и злые — то напрасный труд. Добро без зла не существует, плохое пустит корни лишь в хорошем.
Едино Дерево Добра и Зла. Едиными являются плоды его. Не можете вы вкус Добра познать, одновременно не отведав Зла.
И грудь, что Жизни молоко дает, все та же, из которой Смерть сосете. Рука, что вашу колыбель качала, все та, что выроет могилу вам.
И такова, мои бездомные бродяги, Дуальности природа. Не будьте же тщеславны и упрямы, надеясь это изменить. Не будьте же наивны, пытаясь разделить на половины, чтоб взять с собою то, что вам по нраву, и выбросить другое.
Хотите приручить Дуальность вы? Тогда поймите, что нет хорошего и нет плохого.
Да разве жизни сок и смерти не прокис у вас во рту? И разве не пора вам рот прополоскать? И ни хорошим иль плохим, а тем, что превосходит их обоих. Да разве не пора вам возжелать плодов не сладких и не кислых, а тех, что с Древа сорваны другого, не с Дерева Добра и Зла?
Вы от когтей Дуальности хотели бы освободиться? Тогда срубите дерево ее — то Древо Добра и Зла. И выкорчуйте без остатка, выньте ствол и ветви из сердца вашего, чтоб семя Жизни Бога-Человека, чтобы семя Святого Пониманья, что за пределами Добра и Зла, могло там прорасти.
«Безрадостно послание Мирдада», — воскликнет кто-нибудь из вас. «Лишить Мирдад нас хочет предвкушенья утра. Он хочет сделать нас немыми, безразличными свидетелями жизни, когда же мы хотим бороться шумно. Да, борьба сладка, не важно, что поставлено на карту. Сладка погоня, даже если цель недостижима».
Так говорите вы в сердцах, того не помня, что сердце это ведь совсем не ваше, пока Добро и Зло им управляют.
Хотите стать хозяином вы сердцу своему? Тогда угомоните страсти. Все доброе и злое все вы вместе соберите, замесите тесто на Любви, и в печь Святого Понимания поставьте, и испеките хлеб. Его отведав, увидите, что парадоксы все едины в Боге.
И не тревожьте мир, ведь он и так в тревоге.
Каким же образом вы сможете набрать воды прозрачной из колодца, в который постоянно мусор вы бросаете и грязь? И может ли вода в пруду быть чистой и прозрачной, когда мутят ее ежеминутно?
И не ищите вы покоя в тревожном мире, коль скоро не хотите Тревогу отыскать.
И не ищите вы любви в том, мире, где ненависть бушует, коль скоро не хотите вы Ненависть найти.
И не стремитесь к жизни в мире, который умирает, коль не хотите Смерть на двор пустить. Ведь двусторонний мир ничем не может иным вам заплатить, как двустороннею монетой.
Однако стоит вам искать внутри себя то бесконечное Пространство, то самое Божественное «Я», что мирным Пониманием богато.
И не просите ни о чем, чего бы у себя не попросили. Не требуйте того, чего не позволяете другим потребовать от вас.
И что вы можете просить у мира, коль с миром вы в согласии живете, коль скоро с ним договорились, что он вам будет помогать преодолеть потоп и землю ту найти, которая навек рассталась с болью и с небом, с бесконечною Любовью божественным союзом сочеталась, и брак чей Понимание Святое благословило? Что просите вы — деньги, славу, власть? А может, то престиж и уваженье? А может, то амбиции короны или надежда, что сбылась? Но это-то и есть исток потопа вашего. Держитесь в стороне от них, мои бездомные бродяги, держитесь в стороне.
Остановитесь, успокойтесь, прозрачны будьте и чисты.
А будете чисты вы и прозрачны, увидите вы чистый и прозрачный, ясный мир.
Когда научитесь вы видеть ясно сквозь этот мир, тогда поймете, насколько бедно и бессильно то, что можете от мира получить.
Лишь тело ваше может дать вам мир — ковчег, в котором бороздите море жизни, разделенной пополам. Его не можете отдать вы никому. Вселенная ответственна за то, чтобы снабдить вас телом, поддерживать его, хранить в порядке и здоровье, чтоб могли вы потоп преодолеть, чтоб ваше тело было таким же стойким и непобедимым, каким у Ноя был ковчег. А вот зверей внутри на привязи держать и ими управлять, как Ной на привязи держал зверей и ими в совершенстве управлял — вот это дело ваше, только ваше.
И в сердце веру сохранять, что помогает видеть и бдение хранить, поставить у руля ту веру стойкую, что к Воле Всеединой вас приведет, к воротам сада райского, — вот это дело ваше, только ваше.
И волей твердой обладать, что капитаном вашим станет, желанием преодолеть и Время, и Пространство, стремлением вкусить плодов Святого Пониманья, которые на Древе Жизни зреют — и это дело ваше, только ваше.
Да, с Богом неразрывно связан Человек. Любое направленье, кроме этого, не стоит и труда. И что с того, что путь ваш долог и буря с ног валит? Да разве Вера ваша, чистосердечная и востроглазая, вам не поможет бурю обойти?
Однако торопитесь. Ведь время то, что тратите вы на безделье, — то время боли и страданий. И даже те, кто занят целый день, с утра до вечера, на самом деле тянут время.
Да, говорю я вам, вы все строители и капитаны. Задание дала вам бесконечность, чтоб научились вы Вселенной океан бескрайний бороздить, которым вы являетесь по сути, и бытия безмолвную гармонию в нем отыскать, которая зовется Богом.
И должен центр быть, ведь из него расходится все и вокруг него вращается.
И если Человека жизнь циклична, и Бога в центре можно отыскать, тогда должны вы потрудиться, чтоб постоянно в центре быть, все остальное лишь бесцельное блужданье, хоть и пропитано малиновой испариной оно.
У Мирдада есть задача: Человека вести к его судьбе. Друзья, смотрите! Он снарядил для вас ковчег прекрасный, заботливо построенный, с командою отличной. Не тот ковчег, что кое-как построен из досок и железа, предназначен для ящериц и птиц, но тот, который построен из Святого Пониманья, который станет маяком для ищущих Свободы. Его балластом будут не винные кувшины и еда, а сердце, полное любовью ко всему на свете. А груз его — не земли и жилища да всякий скарб, не золото и бриллианты, а души, теней лишенные, окутанные светом и свободой Пониманья.
Пусть тот, кто хочет отдать швартовы от Земли, кто хочет стать единым, кто жаждет сам себя преодолеть — садится на корабль.
Ковчег готов.
Попутный ветер.
Море тихо.
Так учил я Ноя.
Так учу я вас.
Собравшиеся стояли, не шелохнувшись, и слушали, затаив дыханье. Мастер замолчал, и шорох пронесся по толпе.
Прежде чем спуститься с алтаря, Мастер призвал к себе Семерых, взял арфу, и они запели гимн Новому Ковчегу. Остальные подхватили мотив, и, ширясь и нарастая, к небу полетел благозвучный припев.
Бог — твой капитан, плыви, о мой Ковчег!
Так заканчивается та часть Книги, которую мне разрешено представить миру. Что до остального, то его час еще не настал.
М. Н.